Любовь в эпоху перемен
Шрифт:
— Разумеется. Вас уволил Леонид Данилович.
— Врешь! Я ему сейчас позвоню.
— Соединить?
— Жора, зачем ты так? — Гена попытался поймать взгляд Дочкина. — За что?
Друг молодости молчал, ковыряясь в пустой банановой кожуре, лицо его мелко подергивалось, а вместо глаз были сгустки серой слизи.
— Идите к себе и успокойтесь! — почти ласково посоветовала Заходырка. — Будьте мужчиной! Истерите, как диатезный ребенок. Идите! Я сейчас приду…
Последние слова она произнесла с тем обещающим придыханием, с каким женщина обнадеживает мужчину,
«Бред какой-то!»
Он повернулся и побрел к себе, медленно прошаркал мимо изумленной Ольги, войдя в кабинет, постоял у двери, потом подошел к окну и удивился: перекресток был выморочно пуст, словно в ужастике Спилберга. Куда девались машины и люди? Тайна. Гена еще немного постоял у окна, наблюдая, как два голубя на нижнем балконе выклевывают друг у друга горбушку, брошенную кем-то. «Сладким будешь — расклюют, горьким будешь — расплюют…» — вспомнил он присказку бабушки Марфуши и поднял опрокинутое кресло, а когда разогнулся, едва не упал: дыхание потерялось в груди, в глазах зароились белые мухи. Продышавшись, Гена осторожно сел за стол и стал с сожалением изучать расходящиеся лучами трещины на стекле, затем собрал в стаканчик карандаши и вгляделся в фотографию Ниночки.
«Вот и все, девочка моя! Но ничего страшного. Заслуженный отдых. Покой. Тишина. Никто тебя на части не рвет… Нирвана!»
В дверь заглянула Ольга:
— Нашли письмо из Тихославля!
— Где?
— Лежало почти на виду.
— Я сказала: «Черт, черт, поиграй да отдай!» — и сразу заметила… — выглянув из-за секретарши, объяснила Телицына.
Она была горда и счастлива, будто родила идиоту Дормидошину трех богатырей разом.
— Поздравляю! — экс-босс равнодушно махнул рукой. — Когда в декрет?
— С понедельника.
— Удачи! Чтобы все обошлось…
— Я как из пушки рожаю.
— Пошли, пошли, пушка! — Ольга участливо посмотрела на шефа и увела подругу.
…Марина Вику еле выносила, два раза ложилась на сохранение. Так бы, наверное, и скинула, но Исидор привез из Англии какие-то безумно дорогие лекарства. О великодушии Шабельского долго шептались в «Мымре». При советской власти и в голову не залетало, что таблетки могут стоить столько же, сколько телевизор «Грюндиг». Накануне родов Гену услали в Донбасс, где начался бессрочный митинг шахтеров. Чумазые парни стучали касками по ступеням обкома партии и скандировали: «Долой! Долой! Долой!» К работягам выходил первый секретарь, обрюзгший мужик с фиолетовыми губами инфарктника, стыдил, напоминал, что зарплата у горняка больше, чем у него, хозяина области, но они злобно смеялись в ответ и орали: «Долой! Долой! Долой!» Ласскую из роддома забирали свекровь, теща, тесть. Машину дал Исидор.
Скорятин засмеялся и начал дрожащей рукой набирать домашний номер. Глупо, конечно, но ему никогда в голову не приходило, что Вика не его дочь. Маринин грех казался бесплодным. Почему? С какой стати? Эх ты, Чингачгук… В кабинет по-хозяйски зашла Заходырка. Лицо, обычно
— Ну вот теперь вы держитесь как мужчина. Нельзя так распускаться!
— Извините.
— Значит, все-таки общаетесь с Шабельским?
— Я? С чего вы взяли?
— Есть такая информация.
— Я, может, и общался бы. Но он со мной не захочет. Сами же знаете…
— А что вы передали ему сегодня через свою дочь, деньги?
— Я?! Какие деньги?! Ничего…
— Врете! Коля встретился с вашей дочерью, отдал пакет, а потом отвез к Шабельскому. По ее просьбе.
— Коля? Он не знает, где живет Исидор. Он при нем не работал. У нас вообще водители долго не задерживаются…
— Зато ваша дочь знает, где живет Шабельский. Он ждал ее во дворе и даже поцеловал. И часто вы через нее подкармливаете предателя?
— Это слежка?
— Нет, почему же? Просто у водителей тоже есть глаза. Не замечали? Зря. Знаете, Леонид Данилович не хотел с вами расставаться. Добрый человек, а вы пользовались. Но когда сегодня узнал, что вы якшаетесь с этим мерзавцем… В общем, вы свободны.
— Ерунда какая-то!
— Нет, не ерунда. Предательство — заразная болезнь. Зачем вы отправили Дронову свою статью?
— А вы зачем?
— Ее отправил Леонид Данилович. Это его право. Он издатель. Завтра же освободите кабинет!
— Почему мне говорите это вы, а не Корчмарик?
— У него много дел. Он возвращается в Москву. — Ее лицо по-девичьи посветлело.
— Ах, вот в чем дело!
— Ваше выходное пособие. — Заходырка выложила на стол толстую пачку денег. — Золотой парашют. Наличными, чтобы без налогов.
— А я думал, вы жадная.
— Я экономная. Будь моя воля, вы бы ничего не получили. Не за что! Скажите спасибо Леониду Даниловичу.
— Кому сдавать дела?
— Пока Дочкину, а там посмотрим. — Она протянула расходный ордер. — Сумму прописью. Дату не ставьте! — «генеральша» брезгливо взяла запачканный кровью бланк. — Не бережетесь вы, Геннадий Павлович! А ведь мы могли стать настоящими друзьями. Жаль!
Она резко встала, усмирила ладонью подпрыгнувшую грудь и ушла. Скорятин проводил взглядом ее презрительно подрагивавшие ягодицы, потом позвонил Марине. Сначала тянулись долгие гудки, он хотел дать отбой, но жена наконец ответила снотворным голосом:
— Ну что тебе еще? Геноцид какой-то! Только уснула…
— Что делает Вика у Шабельского?
Ласская долго не отвечала, дышала в трубку, потом вымолвила:
— Сам-то как считаешь?
— Я сейчас тебя спрашиваю!
— Все-таки выследил. Я-то думала, тебя, кроме этой рыжей проститутки, больше ничего не интересует.
Он вяло удивился: оказывается, куча отставного женского мяса способна на ревность, даже на бдительность. Хорошо еще, Марина не знает, что выкурвила Алиса с этим индопахарем. Вот бы потешилась!