Любовь в изгнании / Комитет
Шрифт:
Председатель прервал тревожные размышления.
Когда-то хорошо поставленным, а теперь уже слабым и дребезжащим «комитетским» голосом и на чисто «комитетском» языке он произнес:
— В начале сегодняшнего заседания прошу почтить память павшего пятью минутами молчания.
Разом двинув креслами но полу, все встали.
Кроме меня. Я не пошевелился, поскольку и так стоял (Комитет никому не позволяет сидеть в его присутствии), и таким образом невольно оказался в числе скорбящих.
На стене за председателем висел портрет в траурной рамке, и, пытаясь заполнить бесконечные пять минут нашей общей печали, я смотрел
Пока Коротышка был жив, разумеется.
Председатель немощно откашлялся, как бы подзаряжая батарейки, питающие голос, и заскрипел.
Свою речь он адресовал комитетчикам, но почему-то при этом смотрел только на венки, так что казалось, будто он обращается к тем, кто их прислал. — «Уважаемые коллеги! Нам редко приходилось собираться по чрезвычайным поводам, выходящим за рамки привычных ситуаций. Сегодня — именно такой случай.
Что касается нашего погибшего товарища, то на теперешнем заседании мы говорим о нем в третий раз.
Впервые разговор о нем зашел, если мне не изменяет память, в середине пятидесятых. Тогда мы приняли решение ввести в Комитет этого полного сил и жизни юношу.
Второй случай представился в позапрошлом году, когда он принимал поздравления по случаю присуждению премии „Золотой Орел“ за неустанное служение целям организации, которую мы представляем.
И вот сегодня…
Наш коллега играл видную роль не только в подготовке впечатляющих перемен, происходящих в окружающей нас действительности, но и в придании этим переменам наиболее удачной формы, я бы сказал, формы свершений. Благодаря его усилиям сегодня уже отчетливо видны горизонты, едва видневшиеся в пятидесятых и полностью скрытые в шестидесятых и начале семидесятых годов, горизонты исполнения самых дерзновенных надежд и чаяний человечества, горизонты, свободные от опасностей, угрожающих ныне цивилизации. Мы имеем в виду, прежде всего, древнюю как мир мечту о единстве народов или, другими словами, о Соединенных Штатах Земли, когда люди, населяющие нашу планету, объединятся в государстве, строящем для них прекрасное будущее всеобщего процветания.
И вот мы потеряли его…
Велика наша потеря, огромен ущерб, причиненный делу прогресса, интересам мира, демократии, социализма!»
Старец остановился, давая слушателям возможность осмыслить трагический вывод, потом продолжал:
— Надо особо подчеркнуть, что в своей многоплановой деятельности Комитет выступает как самостоятельная организация, не связанная с официальными властями или их исполнительными органами.
Слухи о наших связях с ними абсолютно беспочвенны. Редкие примеры, когда такие контакты действительно были, лишь внешне нарушают этот принцип, а в действительности подтверждают его незыблемость.
К числу подобных исключительных ситуаций относится и дело, которое мы сегодня рассматриваем. Оно настолько опасно для общества, что мы будем вынуждены…
Надеюсь, все вы отчетливо представляете себе, какое значение для будущего будет иметь ваше решение.
Разбор этого, и без того трудного случая, отягчен нашей горечью и возмущением, ибо имеет самое прямое отношение к гибели прекрасного гражданина, достойного члена нашей организации.
Комитетчики, на протяжении всей речи не сводившие с меня неподвижных, настороженных взглядов, глухо загудели. Я попытался воспользоваться тяжелой
Надеюсь, вы будете столь великодушны, что разрешите мне говорить по-арабски, так как изложить непростую ситуацию, пользуясь родным языком, будет значительно легче.
Примите мои глубочайшие соболезнования, ибо постигшая вас утрата — горе для всех.
Не повернув головы, Блондин цыкнул на меня:
— Вас никто не спрашивает.
Председатель отпил глоток воды из стоящего перед ним стакана и, мучаясь старческой одышкой, продолжал: «Комитет был создан для служения целям революции, идеалам религии и морали. Его члены неослабно поддерживали устои общества и укрепляли демократию.
Вполне понятно, что подобные усилия сделали нас объектом злобных нападок со стороны подрывных элементов всех мастей, пытающихся противостоять Комитету. Это они спровоцировали шумиху по поводу методов, применяемых в нашей работе, обвинили в садизме и демагогии.
Враждебные голоса трезвонят о якобы тесной связи между нашей деятельностью и политическими переворотами, межобщинной резней, локальными войнами, которых в арабском мире хоть пруд пруди. Они приписывают нам загадочные самоубийства и бесследные исчезновения, падения с крыш и гибель в дорожных катастрофах.
Нападение на члена Комитета является свидетельством эскалации агрессии против нас и требует особых мер пресечения.
Преступник сознался в содеянном и сейчас находится здесь, перед нами, что создает обманчивое впечатление простоты задачи. Не поддавайтесь ему. Ваш долг — разобраться в этом деле до конца!»
Чуть живой старик окончательно выдохся и сел, немощно откинувшись на спинку стула.
Офицер Анис повернулась ко мне:
— Теперь можете говорить вы.
Все время я внимательно следил за комитетчиками, ловя каждый взгляд, кивок, жест, интонацию, — словом все, что могло указать на ожидавшую меня участь. Увы, обычно мягкий голос Анис сейчас был суров.
Я не рассчитывал на доброжелательный прием и, еще по пути сюда, приготовился к худшему. Отпираться бессмысленно, каяться нелепо. Впрочем, сожаление о совершенном ни разу не потревожило меня, и это окончательно убедило в неотвратимости кошмарной развязки.
Произошло то, что и должно было произойти. Я, конечно же, понимал, что новая встреча с Комитетом неизбежна и, готовясь к ней, построил свою защиту на обвинениях в его адрес. Для этого была собрана масса обличающих фактов. Таким выступлением мне хотелось показать врагу свое мужество и несгибаемость перед лицом приближающейся расплаты.
Стоило, однако, увидеть перед собой эти злобные маски вместо человеческих лиц и услышать хрип трупообразного председателя, как собранная дома твердость мигом улетучилась.
Слабым, дрожащим голосом я жалко залепетал на языке Комитета:
— Прежде всего, позвольте поблагодарить за оказанную мне высокую честь побеседовать с вами. Еще раз хочу заверить вас в том, что понимаю и разделяю горечь невосполнимой утраты, ибо не каждый день Комитет теряет своих членов.
Тут я невольно улыбнулся, но ответной улыбки ни от кого, естественно, не увидел.