Любовь в Крыму

Мрожек Славомир

ТАТЬЯНА (благодарно улыбается). Ну, не всем.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зато некоторым - очень. Мне, например.

ТАТЬЯНА. Вы слишком добры.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет, я человек дурной. Я тщеславен, дерзок, несолиден, много болтаю, много пью...

ТАТЬЯНА. Вы недооцениваете себя.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я слишком хорошо себя знаю. Вам-то не все обо мне известно, а расскажи я, вы бы все равно не поверили, но это и к лучшему. И коль скоро вы не все про меня знаете, то...

Пауза.

ТАТЬЯНА.

То что?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. То, может, вы останетесь со мной...

ТАТЬЯНА. В Крыму?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Навсегда.

ЧЕЛЬЦОВ (голос за сценой). Петр Алексеевич!...

ТАТЬЯНА. Боюсь, что это невозможно. Вы очень мне нравитесь, но...

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но вы не любите меня.

ТАТЬЯНА. Если бы нам довелось встретиться при других обстоятельствах...

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Понимаю.

ТАТЬЯНА. Нет, вы не все понимаете, видите ли... Ах, как бы это объяснить...

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Объяснять не нужно.

ТАТЬЯНА. Я не собираюсь выходить замуж.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. За меня?

ЧЕЛЬЦОВ (за сценой, на этот раз с большего расстояния). Петр Алексеевич!

ТАТЬЯНА. Ни за кого. Что не означает, будто я не хочу быть счастлива, но личное счастье - это же эгоизм. На свете так много несчастья... Жить нужно ради людей...

ЗАХЕДРИНСКИЙ (поняв, что он окончательно отвергнут - правда, не по социально-общественным причинам, - и что надежды для него не остается). Ах, вот как...

ТАТЬЯНА. Помогать людям...

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как помогать?

ТАТЬЯНА. Приносить пользу. Надо жить не для себя, но для общества строить, лечить, просвещать...

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Людей просвещать?

ТАТЬЯНА. Вы ведь сами знаете, как много можно сделать. Сколько вокруг нужды, сколько невежества.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Конечно, знаю. Я и сам нищ и невежествен.

ТАТЬЯНА. Нужно идти в народ.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не советую.

ТАТЬЯНА. Вы думаете, что люди злы? Неправда. Только кажется, что они злы, потому что не знают как надо жить.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. И вы им расскажете.

ТАТЬЯНА. Не знают, потому что их окружает злой мир. Нужно изменить мир, тогда изменятся люди.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А разве мир это не люди?

ТАТЬЯНА. Не сразу, а через сто, двести лет... Сейчас повсюду зло и несправедливость, но через сто, двести лет человек станет лучше, прекраснее... Все зависит от нас. Только надо работать, работать, работать...

Пауза.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Хочу вам кое-что предложить. Если уж вы непременно желаете жертвовать собой ради всего человечества, то, может, согласитесь начать с меня?

ТАТЬЯНА. С вас?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, пожертвовать собой ради меня. Ведь принести себя в жертву одному человеку легче, чем всему человечеству. Или,

если вам угодно, трудней. Во мне вы найдете богатое поле деятельности, я уже говорил, какой у меня характер. Для вас это станет прекрасным страданием.

ТАТЬЯНА (встает и подает руку Захедринскому). Бог с вами.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мне этого мало. (Целует перчатку Татьяны.) Я провожу вас.

ТАТЬЯНА. Не нужно. Меня проводит Анастасия Петровна.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Для меня это не одно и то же.

Татьяна идет направо. Захедринский идет рядом с ней, потом останавливается.

Adieu?[2]

ТАТЬЯНА. Adieu.

Татьяна выходит направо. Захедринский возвращается, минуту стоит на середине сцены, идет в сторону балкона, недолго задерживается в дверях балкона, смотрит в темноту. Быстро оборачивается направо, в сторону входа в гостиную. С правой стороны входит Чельцов.

ЧЕЛЬЦОВ, Его нигде нет. Зато встретил Татьяну Яковлевну. Сказала, что уезжает. Неужели правда?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Правда.

ЧЕЛЬЦОВ. Верно, так оно и есть, Анастасия Петровна несла ее чемодан. Иван Николаевич, что же тут творится?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ничего особенного. Все идет своим чередом.

ЧЕЛЬЦОВ (идет к серванту, открывает его). Нету. (Переставляет фарфоровую и стеклянную посуду на полках.)

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что вы ищете, Александр Иванович?

ЧЕЛЬЦОВ. Вот он! (Достает графин с вишневкой.) Я должен чего-нибудь выпить. Меня от всего этого аж колотит. (Идет к столу и ставит на него графин.) А вы?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я тоже выпью.

Чельцов возвращается к серванту и достает из него две рюмки. Оба садятся за стол - Чельцов на своем прежнем месте, лицом к стене, на которой висит ружье, Захедринский - напротив него, спиной к ружью.

ЧЕЛЬЦОВ (поднимая рюмку). Здоровье Петра Алексеевича.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Обязательно?

ЧЕЛЬЦОВ. Ему это очень нужно.

Выпивают.

(Чельцов с облегчением выдыхает, удобнее усаживается на стуле, расслабляется.) Со всех сторон какие-то предзнаменования, Иван Николаевич, шагу нельзя сделать, чтоб не напороться на что-нибудь диковинное. А ведь все идет вроде бы обыкновенно, но как-то так... боком.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Боком?

ЧЕЛЬЦОВ. Да. Вперед, да не передом. Вам не приходилось видеть волка?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Пожалуй, нет.

ЧЕЛЬЦОВ. Так волки ходят. Вперед, но как бы наискосок, будто у них ноги косят. Потому и нет у меня к ним доверия.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Волков здесь нет.

ЧЕЛЬЦОВ. Э, да вы просто не знаете. Они есть везде. Их полно. Вот, может, и сейчас под столом сидит один. А что хуже всего, так это оборотни.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вам доводилось встретить?