Любовь в ритме танго
Шрифт:
— Замечательно! Звучит прекрасно, послушай…
Действительно, я больше не слышала того страшного звука.
— А другой цилиндр? Ты оставила его в мастерской?
— Нет, он у меня.
Я протянула ему правую руку, в которой все это время сжимала сломанную деталь. Все то время, пока он работал, я бережно прижимала ее к себе. Мысль о сопричастности к починке «Бомбы Вальбаум» мне нравилась, я с удовольствием ощущала свою значимость.
— Хорошенькое приданое!
— Мне нравится, но если он тебе для чего-то нужен, я верну его тебе прямо сейчас.
— Нет, оставь себе. Он больше мне не нужен…
Фернандо снова не смотрел на меня.
В конце лета у меня появилась возможность проверить свои подозрения. Фернандо заявил мне, что дата его возвращения
Как-то между нами состоялся очень откровенный разговор:
— В твоем доме при входе есть квадратный маленький приемник. Так? Справа от деревянной зеленой вешалки с зеркалом и с крючками для пальто. Не так ли?
— Да, — пробормотала я, заставляя себя прислушаться к нему. — Но откуда ты об этом знаешь?
Он знал о многих вещах, и теперь его голос звучал очень уверенно, без колебаний, сомнений он звучал очень твердо. Фернандо точно знал, что находится рядом с зеленой вешалкой около двери, он точно знал, где находится лестница, какого цвета стены в коридоре, что справа, что слева, что на лестничной площадке, что на кухне. Он подробно обрисовал мне мой дом и посмотрел на меня. Я кивнула, как бы подтверждая правильность его слов, а Фернандо понял, что я лишь прошу его продолжить рассказ. Фернандо искусно описывал дом, в котором никогда не был, упоминая невероятные детали, на которые я сама никогда не обращала внимания. Он словно глядел на привычные мне вещи взглядом маленького ребенка, для которого все было ново и необычно.
— Это невероятно, Фернандо, — наконец сказала я, сбитая с толку. — Ты все знаешь.
Он улыбнулся, но на меня не посмотрел.
— Мой отец рассказал мне. Он жил там до семи лет.
Я вспомнила рассказы Мерседес и тоже захотела рассказать ему все, что знаю, но Фернандо не дал мне сказать и продолжил воспоминания.
— Когда я был маленьким, мы приезжали на каникулы в Испанию три или четыре раза. И однажды вечером, когда я остался с ним наедине, отец предложил игру. Мы попытались представить дом изнутри. Я спрашивал его, а он отвечал, словно находился внутри и рассказывал мне, что его окружает. Я запомнил все. Говорят, у маленьких детей хорошее воображение и прекрасная память. Должно быть, это так, потому что я помню обо всем, что он мне рассказывал, будто это действительно видел.
Тут в моей голове наступило просветление. Уже в следующую секунду я знала, что следует делать. Я сняла с шеи ключ на металлической цепочке и положила его на ладонь Фернандо.
— Возьми, — только я и сказала.
— Что это? — непонимающе спросил Фернандо, глядя то на ключ, то на меня.
— Изумруд — драгоценный камень, большой, с куриное яйцо. Родриго, тот человек, у которого была дурная кровь, сделал брошь с этим камнем, а дедушка однажды подарил ее мне. Она дорого стоит, больше, чем ты можешь себе представить, — так сказал мне дедушка. Он обещал, что этот камень будет охранять меня. Еще он сказал мне, чтобы я никому не говорила об этом камне, потому что в один прекрасный день он спасет мне жизнь. «Не давай его никакому мальчику, Малена, это очень важно», — говорил он мне. Я бы никому его не отдала, но тебе я могу его теперь подарить, чтобы ты понял, как сильно я тебя люблю.
Фернандо понадобилась пара секунд, чтобы осмыслить мои слова. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на камень, у меня создалось такое впечатление,
— Это не брошь, — наконец сказал он неприятным голосом почти презрительно, — это ключ.
— Но это единственный ключ, который может открыть шкатулку, в которой хранится изумруд. Я отдаю ключ тебе, что означает, что и изумруд твой. Не понимаешь?
— Ты действительно хочешь сделать что-то грандиозное для меня, Индианка? — спросил он, глядя мне в глаза, бросив ключ себе на колени.
— Конечно. Да! — кивнула я.
— Тогда разреши мне провести ночь в доме моего дедушки.
Стало очень тихо, я почувствовала себя плохо, а Фернандо смотрел на меня, ожидая ответа. При этом он, казалось, не видел никаких помех для исполнения своей просьбы. Теперь мне стало понятно, что Фернандо по-своему использовал меня, но это еще не было самым худшим.
Самым худшим было то, что все, что он со мной делал, мне нравилось.
Мы попрощались утром у черного входа, к которому он подвозил меня в первые дни нашего романа. Я увидела у Фернандо на брелоке в связке мой ключ, открывавший доступ к камню, который однажды спасет мне жизнь. Мы не сказали друг другу ни слова, даже: «Прощай!» Я чувствовала себя хорошо, очень хорошо, потому что он намекнул мне, что не хочет видеть, как я плачу, — вот я и не плакала. Когда мотоцикл выехал на дорогу, я осталась стоять на месте, плохо понимая, что должна делать, с этого момента я как будто стала лишней для Фернандо. Наконец я повернулась и побрела к дому, зашла на кухню, села за стол. Ни есть, ни пить совершенно не хотелось. Я все еще думала о Фернандо, когда увидела дедушкино отражение в стеклах серванта.
Он подошел к холодильнику, не говоря ни слова, как будто не видел, что я сижу прямо перед ним. Дедушка открыл холодильник, достал холодное пиво и закрыл дверцу. Потом взял открывашку, откупорил бутылку и отпил пару глотков. Я улыбнулась, потому что знала, что несколько лет назад врачи запретили ему пиво. Но он меня не боялся, знал, что я никому не выдам его тайну. «Хорошо, — подумала я, улыбаясь, — уверена, он сделал бы то же самое, если бы оказался на моем месте».
— Ты вернешь его, Малена, — сказал мне дедушка, когда я положила ему голову на плечо.
Меня удивило, что он заговорил о Фернандо. С тех пор как дедушка подарил мне изумруд, мне стало легче переступать порог его кабинета. С момента нашего откровенного разговора прошло много лет, но ничего не изменилось. Он совсем не интересовался моей жизнью, он вообще никем не интересовался. Дед не любил шум, старался проводить время в одиночестве. А теперь мы с ним сидели на кухне, и я чувствовала, что он меня понимает. А все потому, что он, хотя и мало с кем говорил, плохо слышал и ни на кого не обращал внимания, все обо всех знал, потому что был мудрым.
— Не делай такое лицо, — сказал дедушка, и я улыбнулась, — я уверен, этот парень вернется.
Я вернулась в Мадрид, понимая, что облегчения это не принесет. Для меня наступают дурные времена — я это предчувствовала — и не только из-за тоски по Фернандо — эта тоска одолела меня еще в Альмансилье, где я еще целую неделю провела в одиночестве, ожидая, что Фернандо вернется. Наступила осень, и размеренный ритм жизни только усиливал мою меланхолию.
Колледж окончен, я распрощалась с униформой, месяцем почитания Марии, занятиями по домоводству, математикой и вечным автобусом, в котором мы ездили каждый день. Шесть месяцев назад я узнала о том, что монахини переменили свое прежнее решение освободить нас от итоговых экзаменов, которое, конечно, не должно было восприниматься учениками как доказательство либерализма наставников. По дороге к метро, на котором я добиралась до старого, грязного и странного здания нашей академии, я оказалась в замечательном месте. Я не могла сдержать улыбку, вспомнив тошнотворный запах дезинфекции, который буквально въелся в стены академии, выложенные плитами розового камня, напоминающие гигантские куски болонской вареной колбасы, — пытка, от которой мой нос теперь был навсегда избавлен.