Любовь заказывали? (сборник)

Гольман Иосиф Абрамович

Ленку отпел священник, привезенный Еремеичевым из города. Дети, пришедшие попрощаться, вели себя по-разному: троица симулянтов казалась напуганной, некоторые были равнодушны. А Маринка так вообще активно радовалась происходящему, потому что все было красиво и запахи были необычные, торжественные – пахло хвоей и ладаном. И конфеты давали шоколадные.

Священник строго взглянул на расхихикавшуюся девочку, она испугалась, заплакала – ее настроение могло изменяться мгновенно, как у маленького детеныша, кем она, собственно, и являлась.

Майка ее обняла, утешила, и уже через минуту Маринка осторожно, как зверек, выглядывала из-под ее руки. Это было и смешно и трагично одновременно: спрятавшаяся «детка» ростом была не меньше Майи Александровны. А уж комплекцией точно превосходила свою защитницу.

Так что беды в Синдеевке тоже случались. Как и в любой жизни. Глеб встрепенулся: он вдруг дошел до понимания, что беда – это норма жизни. Лишь бы она не подменяла жизнь.

Ну вот, елка укреплена. Он призвал на помощь «близнецов», и те начали украшать деревце, следя за справедливостью процесса: каждому должна была достаться часть приятного дела.

Хорошие ребята – еще раз оценил Глеб «близнецов». Все повидали, все испытали. Но не озлобились и не окрысились. Может, вырастут – продолжат дело Майи Александровны, которую не просто любят – боготворят.

А вот и она сама. Обняла кинувшихся к ней детей. «Ни одного не обделила», – отметил между делом Железнов.

– Глеб, есть разговор, – сказала Майя. Железнов напрягся, даже внизу живота заныло. Так же она начала, когда пришла сообщить о смерти Леночки.

– Что случилось? – прорвалась тревога.

– Нет-нет, ничего страшного, – поспешила успокоить она, поняв аналогию. – Просто к тебе приехали.

– Кто?

– Иди домой, – уклонилась от ответа директриса.

– Ружье брать? – спросил он, намекая на прошлых гостей.

– Не надо, – не приняла шутки Майя. – Думаю, так справишься.

«Что за секреты?» – недоумевал Глеб, преодолевая четыреста метров до своего дома. Казалось, между ним и Майей уже и секретов не осталось. Он рассказал ей все. И в ответ тоже узнал много необычного. Например, то, что скрюченная баба-яга Мария – родная Майкина сестра. Старшая.

Ее Майкины папа с мамой родили, еще будучи студентами. Родили вот такой. И по настойчивым советам медиков отдали в соответствующее учреждение. Кто их за это осудит?

Потом родился мальчик, Сергей, совершенно здоровый ребенок. Сейчас торгует дорогими автомобилями. Стал, как и папа, крутым бизнесменом, не только с деньгами, но и с большими связями – всем нужны «Мерседесы». Оставшись при этом любящим братом – он уже приезжал: посмотреть на всякий случай на Глеба.

А еще через десять лет родилась Майка, любимица семьи, росшая в нежности и уже в роскоши.

Но, как водится, не в коня корм. С детства таскала домой покалеченных кошек и птичек. Искренне страдала, когда вылеченная кошка сжирала вылеченную птичку.

Мучилась несовершенством мира, но вовсе не собиралась пускать его развитие на самотек.

И вот такой человек, добрый, чистый – и богатый! – вдруг узнает страшную семейную тайну.

Она перевернула Майкину жизнь, в итоге приведя ее сюда, в Синдеевку. Здесь деньги и связи ее семьи помогали ей строить тот мир, который Майе казался правильным. (В богатой Москве этих денег точно бы не хватило…)

Дальше рассуждения Глеба не пошли, он уже подходил к повороту в проулок, ведущий к его новому дому.

А вот и сюрприз: прямо перед домом стоял голубой «Лендкрузер» Тамарки.

Ни в машине, ни рядом никого не было. Значит, Томка в доме. И значит, встретила ее Майя – кто-то же должен был открыть дверь, а у Майки ключ есть. И последнее «значит»: значит, две его женщины друг с другом уже общались. Вот ведь забавное дело!

Он поднялся по ступенькам и зашел в дом. Снял дубленку, ботинки, развернулся, и… на шее повисло теплое, родное существо! Томка целовала его в губы, в щеки, в глаза. И плакала при этом.

– Ну ладно тебе, Томчик! – ласково успокаивал он жену. Злости уже не осталось, осталась только жалость. Ведь наверняка готовилась Томка к встрече, а на макушке – седая прядка.

– И это все? – улыбнулась, подняв голову, Тамарка.

Нет, жалеть ее еще рано! Кошка! Точно кошка! Одним длинным движением скинула с себя и блузку, и юбку, прижалась к Глебу всем телом, и… мир поплыл!

Остановился он только минут через пять. Они лежали в расстеленной постели, застланной нежным, шелковым, привезенным Томкой бельем («Все предусмотрела!» – мелькнула мысль), курили одну на двоих сигарету.

– Ты мой милый, – шептала Томка. – Ты – мой, никому не отдам.

– А где водитель? – вдруг спросил Глеб. Они ведь даже дверь не закрыли входную.

– Нет водителя. Я сама за рулем.

– Как – сама? – поразился Глеб. – Ты же никогда на дальние расстояния не ездила?

– Значит, когда-то надо начинать, – улыбнулась жена.

– Ну, ты даешь, – покачал головой Глеб. – Полторы тысячи километров!

– Ничего страшного, – озорно махнула головой Томка. – Вчера днем выехала, машина – автомат, дави себе на педали.

– А если б сломалась в дороге?

– Новые «Лендкрузеры» не ломаются, – даже слегка обиделась Тамара.

– У тебя новый? – удивился Железнов.

– Ага. Просто того же цвета. Я ведь теперь богатая.

– С чего бы это? – недоверчиво хмыкнул Глеб. По тону Томка поняла, о чем он подумал.

– Слушай, Глебка, – серьезно сказала она, сев на кровати. – Ты прости меня. Я ведь больше никого не люблю. Только тебя. Я с ним больше ни разу не виделась, как ты ушел. – Имя не называлось, но и так все было понятно.

Глеб молчал. Докуривал сигарету.