Любовь жива

Хэтчер Робин Ли

— Дело идет к войне, Джеффри?

— Нет, если янки одумаются.

— Ох, дорогой. Мне кажется, все это очень серьезно, — сказала она, как бы стесняясь своих слов, и робко улыбнулась уголками рта. — Полагаю, ты хотел успокоить и приободрить меня. Но хватит же об этом, Джеффри, давай расскажи мне теперь последние городские сплетни.

— Тэйлор, все хорошо. Уговорила, расскажу все, что знаю, и еще много всего о том, чего не знаю.

Он рассказывал и рассказывал, заставляя ее смеяться до слез. Время от времени она замирала в изумлении-Джеффри нравилось слушать, как она смеется. И тогда, в детстве, она смеялась заразительнее всех. Она любила беззлобно подшучивать над всеми,

даже над своим отцом, но и не обижалась, когда смеялись над ней, и часто предоставляла другим возможность для этого. Джеффри, сколько себя помнил, всегда любил ее. Он даже не знал, когда, собственно, его любовь к ней как к другу детства переросла в настоящую любовь — как к девушке, к прекрасной девушке, которой она стала. Но теперь это не имело никакого значения. Он ведь всегда знал, что она не видит в нем мужчину, которого могла бы полюбить. Он оставался ей другом, не более. Джеффри сознавал, что он не принадлежит к тому типу мужчин, на котором задерживаются женские взгляды, от которого замирает сердце любой женщины, заставляя ее говорить низким грудным голосом и страстно дышать. Для этого он был слишком прост, обыден и весьма прозаичен.

Джеффри вспомнил о своих неумелых и несмелых попытках выразить свою любовь к ней и почувствовал, как предательский знакомый жар поднимается от шеи и заливает краской лицо. Если бы он только сумел сказать ей обо всем раньше, может быть, она и стала бы его невестой… Всегда, когда они оставались вдвоем и он пытался сказать о своей любви, слова застревали в горле. Но зато он мог ей… писать, думая и мечтая при этом. Он проводил много времени с бумагой и ручкой, часами излагая свою любовь, признаваясь в настоящей преданности, которая умрет только вместе с ним. Потом он медленно, торжественно, со значением рвал написанное на мелкие кусочки. Она не догадывалась о его чувствах, да и никто другой не мог знать о его сокровенном. Но зато он, как никто другой, может теперь довольствоваться ее большой дружбой.

К тому времени как вернулся Дэвид, Тэйлор настолько ожила, что даже почувствовала себя несколько утомленной от веселья.

— Вижу, вижу, мистер Стоун, что вам удалось воодушевить мою жену, — говорил он, приветствуя Джеффри за руку. — И должен вас за это поблагодарить. Оставайтесь, пожалуйста, у нас на обед. А в свой город вы всегда успеете вернуться.

— Спасибо, мистер Дэвид, думаю, что я так и поступлю.

Было уже далеко за полдень. Они втроем сидели за столом, заставленным ветчиной и жареной индейкой, овощами и фруктами. Среди блюд стояли бутылки с вином. Ухаживая за Тэйлор, Джеффри был внимателен и предупредителен, чему сам удивлялся и радовался одновременно. Повернувшись к Дэвиду, сказал:

— Вы знаете, мистер Латтимер, всякий раз, когда я вижу вашу жену, она мне нравится все больше и больше. Вы в самом деле очень счастливый человек.

— Совершенно с вами согласен. Мой отец — самый счастливый человек.

Все устремили взгляды на дверь, у которой стоял Брент. Выглядел он уставшим и казался рассерженным. Кивнув каждому, он сел рядом с Дэвидом. Тот вопросительно посмотрел на сына, и Брент ответил ему чуть заметным знаком.

— Вы помните Джеффри Стоуна, не так ли Брент? — спросил Дэвид, — прерывая красноречивую паузу.

Брент кивнул в сторону Джеффри:

— Конечно. Приятно видеть вас снова.

— Мне тоже, Брент, — подхватил Джеффри. — Хотя выглядите вы так, словно вам пришлось очень долго скакать верхом на лошади.

— Я действительно только что вернулся из Атланты, и, честно говоря, это обстоятельство меня очень радует.

Брент тут же обратился к еде, смакуя каждый кусок, утоляя таким образом

совершенно очевидный голод. Не замедлили последовать его примеру и остальные. На некоторое время над столом нависло молчание. Наевшись досыта, Брент посмотрел на присутствующих и начал рассказывать:

— В эти дни в Атланте стало гораздо оживленнее. Очень много народу съехалось в Монтгомери, на присягу Джеффа Дэвиса.

— Мой отец тоже собирался поехать, — сказал Джеффри. — Говорит, не может оставаться в стороне от таких событий и пренебрегать правым делом. Он должен был присоединиться к ним. А как вы, Брент, относитесь ко всему происходящему? Что вы думаете о последнем повороте событий?

— Брент, а что там с вашими делами в Атланте? — поспешила вмешаться в беседу, предупреждая возможный неожиданный поворот, Тэйлор.

Он посмотрел на нее, и Тэйлор поняла, что он разгадал ее тактику.

— Ничего существенного. Я хотел встретиться с нашим общим, моим и отца, знакомым, но не смог отыскать и следа его. Кажется, он просто растворился в воздухе.

И опять Тэйлор почувствовала в его словах нечто большее. Она интуитивно поняла, что к ней вновь возвращается тревога, мучившая ее в течение нескольких последних дней.

— Я его знаю? Этого человека…

Дэвид закашлялся, отрицательно качнув головой:

— Нет, моя дорогая, вы его не знаете.

Обращаясь к мужчинам, он предложил:

— Может, пройдем в мой кабинет, выпьем по стаканчику бренди и покурим?

Тэйлор препроводили в гостиную, где Дэвид, целуя, чуть коснулся губами ее щеки. После этого все удалились, оставив ее одну. Принимаясь за свою вышивку, она задумалась. Руки ее машинально летали над тканью, рисуя на ней узоры, но лицо было задумчиво и хмуро.

Тэйлор и Брент стояли на веранде, наблюдая за отъездом Джеффри. Дэвид принес свои извинения и, сославшись на занятость, ушел в свой кабинет. Впервые с той ночи Тэйлор осталась наедине с ним и чувствовала некоторую неловкость: как ей сейчас вести себя? Она не была даже уверена, что вообще нравится ему. Конечно, Дэвид любит ее. Он хороший, добрый человек, и она нужна ему. Бренту же она не нужна. Он оставил ее без каких бы то ни было объяснений. А поцелуи его ничего не значат. Совсем ничего.

— Я вижу, ваша нога почти в порядке, — заговорил Брент, провожая взглядом удаляющегося Джеффри.

Они сели в кресла-качалки, стоявшие здесь же.

— Намного лучше. Думаю, что смогу выбросить эту дурацкую палку уже через несколько дней.

— А я через несколько дней снова уеду, — сказал Брент. — Назад, в Атланту.

— Да? — Она хотела спросить бесстрастно, но даже в ее собственных ушах голос прозвучал взволнованно. — И когда же вернетесь?

— Я не знаю, — мягко сказал Брент. — Обещайте мне, что будете заботиться о себе, пока меня не будет.

— Заботиться о себе? А что сделать?..

— Обещайте, Тэйлор!

— Да, конечно. Я обещаю. Но я не понимаю, Брент…

Она посмотрела ему в глаза. Их отделяло совсем маленькое расстояние, и она едва не с дрожью чувствовала близость его тела.

Он резко встал:

— До отъезда мне необходимо переговорить с отцом. — И ушел.

Ошеломленная его просьбой, Тэйлор продолжала сидеть в тишине. Что он имел в виду, когда говорил ей это? Не мог же он в самом деле думать, что она постоянно попадает в аварии и растягивает себе лодыжки! Глупости, конечно… Она пожала плечами. Просьба показалась ей довольно нежной, что весьма удивило ее. А может, не стоит удивляться?! Па крайней мере, одно достаточно ясно: пусть и не так уж сильно, но Брент заботится о ней. А это значит, что она ему не совсем безразлична.