Любовь зла
Шрифт:
В редакцию мы вошли, распространяя стойкий аромат пива. Виктор держал под мышкой полуторалитровую бутылку с минеральной водой. У Маринки глаза на лоб полезли, когда она увидела его, опухшего и нездорово бледного. «Это же надо так надраться!» — отчетливо читалось в ее взгляде. Она презрительно хмыкнула и, не поздоровавшись, продефилировала мимо в другую комнату.
— Чего это она? — удивился Виктор.
— Она же звонила тебе этой ночью, и, наверное, ей очень не понравилось то, что она услышала.
— Звонила мне? Этой ночью? — не веря своим ушам, переспросил Виктор.
— Ты что, не помнишь? — настала
— С тех пор как я ловко обошел милицейский патруль и подошел к дому, память мне частично отказывает, — признался он.
— А то, что я звонила, помнишь?
— Смутно. Что же я ей такого наговорил?
— Скорее всего, ничего. В этом-то и проблема.
Я сочувственно вздохнула, в глубине души ощущая себя виноватой. С Маринкой, когда она чем-то обижена, нужно столько терпения… Сначала она действительно чувствует себя несчастной, а немного оправившись, с возрастающим в геометрической прогрессии удовольствием начинает наблюдать, как вокруг нее носятся, кудахтая и хлопая крыльями.
Но в любом случае в подобный промежуток времени добрая и смешливая Маринка становится таким деспотом, что все грандиозные тираны прошлого рядом с ней представляют собой достойное жгучей жалости зрелище. Но людей сближают общие проблемы, вспомнила я.
— Вчера мне звонила Александра, — оповестила я. — Она утверждает, что против нас готовится заговор.
Ромка и Виктор повернулись ко мне, в дверном проеме я увидела, какой настороженный взгляд в соседней комнате стал у Маринки.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Стопорецкий давно точит на нас зуб, сами знаете. Не просто же так он вчера заходил.
— Как он сказал? — Ромка напрягся и попытался изобразить самодовольную физиономию нашего незваного гостя. — «Я здесь от лица возмущенной общественности». — И хотя мимике его не хватало многолетней изощренной отточенности бывалого управленца, получилось очень даже похоже.
— Перестань, — предостерег Виктор. — Не дай бог, напугает кто, таким и останешься. Я тебя тогда сам убью.
Как легко мы кидаемся такими словами, с тоской подумала я. И к чему это потом приводит? Потихоньку я уже начинала злиться на безответственное поведение Кряжимского, который влип черт знает во что и спокойненько уехал отдыхать, оставив нас расхлебывать заваренную кашу.
— Глупо с его стороны было приходить самому, — появилась из своего убежища Маринка. — Если уж он действительно решился в отместку вредить нам, то спокойно мог бы делать это исподтишка, для начала присылая к нам саму возмущенную общественность. А так можно вполне нарваться на протест и обвинение в угрозах и незаконном воспрепятствовании деятельности журналистов.
— И ограничении свободы средств массовой информации, — поддакнул Ромка.
— Думаю, он просто не мог отказать себе в удовольствии порисоваться и самолично попугать нас тут.
Примостившийся подальше от солнечного света Виктор только поморщился.
— А что-нибудь Александра еще сказала? Более конкретное? — полюбопытствовал Ромка.
— Почти ничего. Только то, что Стопорецкий начал собирать все жалобы, которые когда-либо были поданы на нас. Наверное, ищет, за что зацепиться.
— На любую газету подают столько жалоб, — заметила Маринка. — В прошлом году, например, нас обвиняли в том, что мы покрываем
Я отлично помнила Все эти несуразицы, и, надо сказать, Маринка себя немного недооценивала. Она была профессиональным филологом, и тексты, составленные ею, действительно обладали силой мощного психического оружия, всегда находя широкий отклик.
— Это, конечно, тоже. Но он, скорее всего, будет выискивать жалобы на нарушение тайны частной жизни, превышение полномочий и неосторожность высказываний.
— Ничего он не найдет, — отмахнулся Ромка. — Мы были осторожны.
Я улыбнулась. Не подумайте, пожалуйста, ничего плохого, но порой работа в прессе требует некоторого отступления от формальностей.., именно от формальностей. Не больше. Газета была моим детищем, а когда дело касается детей, мы часто становимся идеалистами. Их надо беречь, у них еще все впереди, и им немножко больше можно.
— Но Александра все же сочла нужным нас предупредить, — напомнила я, спрыгивая со стола. — Так что, если за кем-то есть какие-то хвосты… — грозно сказала я.
Ромка полез под стол. Он представлял разительный контраст со всеми нами, не выспавшимися по разным причинам.
Глава 5
Кряжимский так и не позвонил. Я отправилась в районную прокуратуру на пресс-конференцию, посвященную успешному завершению расследования серии заказных убийств. Во время речи прокурора в зале стояла поразительная тишина, и, когда у одного из репортеров зазвонил телефон, на беднягу так зашикали, что он, несмотря на профессиональную наглость, покраснел и покрылся испариной. Я тихонько залезла в сумку и отключила свой мобильник. От греха подальше! Тем не менее выступление оказалось не слишком интересным, и на множество задаваемых в конце встречи вопросов прокурор отвечал так же неопределенно и загадочно, как кофейная гуща в чашке у неопытной гадалки.
Я жалела о потерянном времени, но зато, возвращаясь в редакцию и проезжая мимо Настиного дома, заметила девушку, которая о чем-то беседовала с сидящими на лавочке у подъезда старушками.
Неужели?.. Я немедленно остановилась и, выходя из машины, успела заметить, как одна из бабулек передала девушке какой-то листок бумаги. Наверняка записка, удовлетворенно подумала я. Ну, здравствуй, Настя.
Подходя, я вовсю рассматривала девушку. Невысокая, очень худая, светлые волосы — пушистое неухоженное каре. Висящая одежда, ей явно плевать, как она выглядит. Правильно, и так симпатичная.
— А вот и она, — обрадовались бабульки, заметив меня.
Настя — а в том, что это была именно она, сомнений не оставалось, — обернулась. Сначала мне показалось, что на меня пристально смотрит языческий идол, настолько черными были у нее глаза, затем я поняла, что глаза-то у нее обычные, светло-серые, а вот зрачки ненормально расширены.
— Здравствуйте. Я Ольга, — поспешила я представиться. — Наконец-то вас дождалась! Мне надо поговорить с вами о Степе.
Она едва заметно вздрогнула, а зрачки, казалось, стали еще шире. Черт, кем же ей назваться?