Любовь... Любовь?

Барстоу Стэн

— А я думаю, что так не будет. — Она придвигается ближе, кладет голову мне на плечо, и я обнимаю ее одной рукой, совсем как когда-то. — Это были ужасные полгода, правда? — говорит она.

— Да уж.

— Если бы кто-нибудь сказал мне год назад, что все это может произойти, я бы никогда не поверила.

— Угу. — Чувствую, что еще секунда — и я начну ее целовать. Это невероятно, до чего она меняется, когда поблизости нет ее мамаши.

— Вик, — говорит она через несколько минут, — все это время, ну, ты знаешь, когда я не хотела, чтобы ты приближался ко мне... Я не то чтобы совсем не хотела, но только почему-то, пока мы жили у нас дома, мне казалось, что это как-то неудобно.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. —

Вспоминаю, как я тоже всегда чувствовал себя неловко, ложась с ней в постель, — хотя казалось бы, что ж тут такого, — и как скрипели пружины, и как я старался не оставлять ничего в туалетном столике, боясь, что мамаша Росуэлл обшарит его днем. Какого черта должен был я этого стыдиться, никому не известно, но так вот действовало на меня ее присутствие.

И теперь я целую Ингрид, потому что она заговорила как раз о том, что особенно меня мучило. Ведь если бы это не наладилось, тогда у нас с ней ничего бы не склеилось.

— Когда мы будем жить отдельно, все будет по-другому, — говорит она. — У нас все будет в порядке.

294

— Да, тогда уж мы будем делать все, что захотим... — Я улыбаюсь. Чудно, как некоторые мысли откуда-то вдруг залетают в голову. — Я никогда не видел тебя в ванне — только раз, в наш медовый месяц.

— Тебе хочется увидеть меня в ванне?

— Да. Ты очень симпатично выглядишь, когда ты вся в мыльной пене и кожа у тебя такая скользкая и блестящая.

Она смеется.

— Ты ужасно чудной.

— Да, чудной. Но вполне нормальный.

— Да, вполне. А правда, удивительно все-таки, — говорит она, — как мы сидим и болтаем. Это ведь в первый раз мы так вот просто разговариваем.

— Если не считать того вечера, когда ты уже знала, что у тебя будет ребенок.

— Да. Тогда, да. В тот вечер ты сказал, что женишься на мне.

Ну нет, мне совсем не хочется ворошить сейчас все это снова, и я обнимаю ее покрепче и говорю:

— Мы можем ведь и не только говорить, если ты не против.

— А что же еще?

Я просовываю руку к ней под пальто.

— Ну, как ты думаешь?

— Немного холодно сегодня, тебе не кажется?

— Нас что-то никогда это не пугало раньше.

— Ну, знаешь, просто немножко дико — такая старая супружеская пара и... занимается бог знает чем в парке, А вдруг кто-нибудь придет?

— Никто же раньше почему-то не приходил? И притом, как ты сама сказала, мы ведь супружеская пара.

— Но у меня нет при себе моего брачного свидетельства.

— У тебя обручальное кольцо на пальце.

— Кто же поверит, что я обнимаюсь здесь с собственным мужем?

Я не могу не рассмеяться, а она закидывает руки мне за шею, и обнимает меня крепко-крепко, так крепко, что крепче нельзя, и повторяет снова и снова:

— О, я люблю тебя, Вик, я люблю тебя, люблю тебя...

Так что тут у нас все в порядке.

295

II

Возвращаясь домой к Крис, я снова перебираю в уме все, что произошло. Ингрид любит меня. После всего, что случилось, после того, как я так гадко поступал с ней, после этого несчастного случая — выкидыша, после того, как ее мать изо всех сил старалась восстановить ее против меня, после всех моих безобразных выходок она все еще любит меня и готова попробовать начать все сначала. Люблю я ее или нет — это уже вопрос особый, но не это сейчас важно. Важно другое: теперь я знаю, что поступаю правильно. Я вел себя как подонок, и мне это осточертело, и теперь я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы это исправить. И кто его знает, быть может, в один прекрасный день и будет так, как говорила Крис: мы увидим, что любим друг друга каждый по-своему, и эта любовь поможет нам жить. Я надеюсь, что так будет, потому что ведь это на долгие-долгие годы.

А я теперь многое передумал

и переоценил. Все, что произошло со мной, кое-чему меня научило, открыло мне глаза на жизнь и всякое такое. И я теперь понимаю: весь секрет в том, что никакого особенного секрета нет, и ничего такого сверхъестественного — ни бога, ни черта, ни рая, ни преисподней. Вы, может быть, скажете, хорошо, в чем же тогда суть жизни? А я вам отвечу: в самой жизни, вот и все. И этого вполне достаточно, потому что в жизни очень много хорошего, так же как и плохого. И еще я считаю, что не существует таких вещей, как грех и наказание за грехи. Есть только то, что ты совершаешь, и потом то, что из этого проистекает. Есть вещи правильные и есть неправильные, и если ты поступаешь неправильно, то у тебя все пойдет вкривь и вкось, и в этом и есть наказание. Но все это, конечно, не так просто, потому что, если ты будешь поступать только правильно, у тебя не обязательно все будет как нельзя лучше, потому что, помимо всего прочего, существует еще случай, удача, и ты можешь из кожи лезть вон, а удачи тебе не будет, это уж от тебя не зависит. И если вы скажете, почему одному ни в чем не везет, а другому всегда везет, в то время как он-то и есть самый скверный, а тот хороший, вот тут я скажу: а разве это не вопрос удачи? И кроме того, он, может быть, вовсе и не такой везучий, как вам кажется, потому что вы же не можете заглянуть к нему в душу,

296

и, если у него шесть автомобилей и он каждый год отдыхает на курорте где-нибудь на юге Франции, так ведь не это главное — главное то, что творится у него в душе.

Короче, я это вот к чему: нужно делать все, что от тебя зависит, и как можно лучше, и надеяться на лучшее. Делай то, что ты считаешь правильным, и тогда ты будешь поступать так, как поступают миллионы других везучих или незадачливых на всей земле. А уж если тебя стукнет по башке — случай, судьба, называй это как хочешь, — ты, как и всякий другой, можешь только пожать плечами, потому что всегда старался поступать правильно и не заслужил плохой участи. Но тут уж ничего не попишешь.

А пока я собираюсь сделать все, что от меня зависит, и поглядеть, как на этот раз получится.

Вот и конец притче.

Вечер прохладный, и меня немного познабливает, когда я шагаю домой. Еще две недели и уже снова святки.

297

Р А С С К А З Ы

ПОИСКИ ТОММИ ФЛИННА

Как-то декабрьским вечером, когда до рождества оставались считанные недели, Кристи Уилкокс после на редкость теплого ненастного дня, быстро утонувшего в фиолетовых, внезапно нахлынувших сумерках, забрел в Крессли в поисках своего давно пропавшего дружка Томми Флинна.

На фабрике, где работал Кристи, ребята утверждали, что у него не все дома и осталось это, дескать, с войны; но они, так же как и управляющий, мирились с его недостатком, потому что физически Кристи был вполне крепок и здоров и притом совершенно безобиден, да и не так уж не в себе, чтобы стоило об том говорить. Он

301

был вполне нормален почти всегда, и только временами на него накатывало, и тогда он становился как одержимый в своем безрассудном, неутолимом стремлении во что бы то ни стало разыскать Томми Флинна, своего товарища, которого он не видел с той ночи, когда их корабль разнесло на куски. Так вот, как только на него накатит, Кристи покидал свой маленький домик в предместье Крессли, где жил с матерью-вдовой, и отправлялся на поиски Томми Флинна. Порой он обращался к кому-нибудь из прохожих с вопросом: