Любовь

Эрставик Ханне

Вибеке потянулась за новой лепешкой и засмотрелась на свою руку. Прошлась взглядом вдоль тыльной стороны ладони, полюбовалась на длинные пальцы. Офисный воздух иссушает кожу, и на самом деле не помогает ничего, кроме жирного детского крема. Но ногти, волосы... От мороза все, как сухостой.

До города рукой подать, а кажется, будто она там не бывала давным-давно. Она начинает вспоминать. Юн, прекрати. Да нет, прошла неделя с небольшим. Они были в городе в прошлую субботу. Заглянули в книжный, понятное дело. Съели с Юном по пирожному в кондитерской для некурящих. Заведение еще то, пластмассовый уют. Этому городу не хватает хороших стильных кафе, нелепость просто,

как дом без прихожей. Юн, довольно. Я давно ничего не покупала себе из одежды, вдруг думает она. Может, новый костюм? Кто его заслужил, так это я, попробуй проверни такой переезд. Юн, ну хватит, что ты все время жмуришься, как мышь. А если такая узкая однотонная бежевая юбка, думает она, как была сегодня на семинаре у той дамы?

Юн поднимает глаза на картинку сбоку от окна. Это снимок поселка с воздуха, оправленный в черную раму. Он висел тут, когда они въехали. Он рассматривает фото, поглощая еще сосиску. Дома тянутся цепью вдоль дороги, прямой, как пробор. Хотя фото старое и уже желтеет, поселок с тех пор вроде и не изменился, разве что обветшал. Юн старается вспомнить, кто в каком доме живет, но он знает только те дома, где живут ребята из класса. Если глядеть на фото долго-долго, думает он, они выйдут из домиков и задвигаются, как в мультике.

Две недели назад одному парню подарили на день рождения набор с истребителем. А Юн мечтает о железной дороге. Фирмы «Марклин». Для начала хотя бы самый простенький комплект, рельсы и обязательно — локомотив.

В его школьном рюкзаке лежат лотерейные билеты в пользу спортивного клуба. Сейчас он доест и пойдет обходить дома с фотографии — продавать билеты.

Вибеке встает, собирает тарелки, стаканы, составляет их в мойку. Юн взгромоздился на стул коленями, подался вперед, чтоб проткнуть последнюю сосиску вилкой, как гарпуном. Походя рассказывает вдруг вспомнившийся анекдот: мужик из окна выбросился, а до земли не долетел. Вибеке все эти его хохмы кажутся дурацкими. Ему удается победить сосиску, он разламывает ее посередке и протягивает половинку Вибеке. Она улыбается. Они всегда доедают последнюю так — пополам и безо всего. Он чуть покачивается, опершись локтями, явно хочет что-то сказать. И начинает говорить, что видел в журнале фото, как человека пытают: он висит, не доставая ногами до пола, лицо закрыто капюшоном, руки веревкой прикручены к балке. Его подвешивают надолго, и руки, представляешь себе, выдергиваются из тела, захлебывается Юн. Что он здесь торчит, думает Вибеке. Пошел бы занялся чем-нибудь, поиграл, что ли.

— Молодец, что ты думаешь о тех, кому плохо, — говорит она вслух. — Если б так поступали все, мир мог бы стать лучше.

Она вытягивает руку, гладит его по волосам.

— Ну что, завел уже здесь друзей? У него жидкие, редкие волосы.

— Ю-юн, — тянет она, — мой самый-самый любимый.

Она снова гладит его по голове, провожая свою руку взглядом. Она накрасила ногти светлым бежевым лаком с призвуком розоватинки, на работе она любит выглядеть как положено. А в сумке, вспоминает она, так и лежит новый набор, цвета, кажется, сливы или вина; насыщенная, чувственного оттенка помада и лак в тон. Макияж под стать кареглазому брюнету, вдруг думает она и усмехается.

Рюкзак валяется в прихожей. Юн вытаскивает стопку лотерейных билетов из переднего кармашка, где он обычно носит завтрак. Потом натягивает вторую пару носков и снова зашнуровывает серые сапоги. Надевает куртку, наматывает шарф. Шапку. Смотрится в зеркало. Напрягается, чтоб не моргать, да где там. Проверяет карман ее пальто. Между квитанцией и старым автобусным билетиком нащупывает деньги. Кричит

ей, что он пошел.

Открывает дверь и останавливается на пороге. По тому, как мерзнет нос, особенно если не дышать, он чувствует, что мороз зверский.

Юн идет вдоль машины Вибеке. Останавливается, крепко зажимает лотерейную книжку между коленок, сгребает с багажника снег, мнет его. Не лепится, слишком сухой. Юн сдувает его с варежек, потом стучит в ладоши. Получаются звонкие, отрывистые хлопки. На морозе все звуки делаются легкие-легкие. Да и вообще все. И он сам тоже — как воздушный пузырь, того гляди, утащит в небо и унесет за горизонт.

Сжимая в руке билеты, Юн шагает себе дальше, через дорогу и наискось вверх по короткой нерасчищенной тропке. Снег скрипит. У старика над входной дверью сделан навес, под ним поленница. Щели меж дров запорошило снегом. Лампочка не горит. Юн в темноте нащупывает кнопку. Давит, но не слышит звонка. До чего ж тихо, думает он. Тут старик неожиданно распахивает дверь, Юн вздрагивает.

— Не хотите ли купить лотерейный билет? — говорит он, опомнившись, и показывает книжку. — В пользу спортивного клуба.

Старик всматривается в мальчишку, потом пролетает взглядом вниз по взгорку до дороги у него за спиной. Глаза бегают быстро-быстро. Машины не проезжали давно. В такой холод люди не выходят на улицу без дела. Заходи в дом, машет он Юну. Запирает за ним входную дверь и распахивает другую, в комнату. Юн топочет ногами, отряхивая снег, потом идет за хозяином.

Это гостиная, тут же кухонный закуток, где и стоит телевизор. Идет фильм, изображение черно-белое, звук отключен. Старик ковыляет к дровяной печке, опускается на одно колено, движения какие-то дерганые. Подкладывает полено в огонь. Натянув на руку свитер, закрывает дверцу, но оставляет щелочку. Потом оборачивается к Юну и говорит с улыбкой:

— Ну вот, на время хватит. Раз уж забрели в стариковскую конуру гости, должно быть тепло.

Подле окна растопырилось кресло-качалка, оно чуть колеблется. Он сидел в нем, когда я позвонил, думает Юн. Может, видел, как я подхожу.

— Спортивный клуб, говоришь, ну-ну.

Старик плетется к кухонному столу, выдвигает ящик, спрашивает, почем билет и сколько их у Юна осталось. Мальчик отвечает. Старик достает кошелек и заявляет, что

покупает все. Потом он записывает в лотерейную книжку свое имя, подтверждает его на всех остальных страницах. На это уходит время. Юн озирается по сторонам.

На стене над качалкой висят три круглые рамки с фотографиями, какие-то лица, размытые по контуру, будто исчезающие. В углу стоит удочка. Может, кстати, и для ловли «внахлестку», думает Юн. В прошлом году у Вибеке был друг, который обещал научить Юна так ловить. Мы — мужики, сказал он, достал карту и показал, на какую реку они пойдут ловить, еще рассказывал о разных омутах. Он поднимал глаза на Вибеке и улыбался. А потом бац — исчез. Юн даже ни разу не слышал, чтобы они ругались.

Старик оборачивается к Юну и протягивает ему лотерейную книжку и деньги.

— Сам ты не местный, по-моему?

— Не-а, мы здесь только четыре месяца и три дня.

Юн прячет книжку и деньги, повезло ему.

— И уже продаешь лотерейные билеты. Быстро спортклуб народ запрягает!

Юн отвечает, что только-только записался в коньки.

Старик седой как лунь, его длинные, тонкие волосы пушатся. А лицо, замечает Юн, красное, как со сна.

— Хочешь кое-что посмотреть? — спрашивает старик.

— Что? — отзывается Юн. Он старается не моргать.

— Увидишь. А я-то и забыл о них, совсем забыл.