Любовь

Маслюков Валентин Сергеевич

— Короче! — не сдержался Лжевидохин, изнемогая от заноз.

— Короче, дворцы явились уродливым порождением человеческих чаяний и змеевых вожделений. Это потомство змея и хотенчика. Это, собственно, змеиный помет во всех смысла слова. Вековые человеческие чаяния, мечты о грядущем скрестились с вожделениями змея, который представляет собой воплощение прошлого, замшелый осколок пережившего самое себя времени. Отсюда двойственная, противоречивая природа блуждающих дворцов, эта непостижимая смесь возвышенных велений и плотоядных судорог. Мертвая рука, что строит величественные

видения. И надо отметить, что дворцы связаны пуповиной…

— Еще короче! Ближе к делу! — простонал Лжевидохин, закатывая глаза и поводя ноющей в занозах рукой. — Когда я стану самим собой? Нет сил. Скорее.

— Сейчас-сейчас! — всполошился Рукосил, который, понятно, не мог особенно сильно противиться самому себе. — Сейчас мы это устроим, мигом! Я только хотел предупредить, объяснить самое важное, прежде чем ты сделаешь первые шаги по дворцу.

— Этот слушает, — прохрипел Лжевидохин, указывая на развесившего уши пигалика.

— Ну… Мы от нее не спрячемся, — торопился Рукосил. — Что я хочу внушить, запомни крепко: ты погибнешь как только подставишь Золотинке подножку. Во дворце все эти наши хитрости и боевые приемы называются подлостью. Уясни это хорошенько, это важное уточнение! Недобрый умысел в себе самом уже и несет возмездие. Посмотри, как скромно стоит и слушает воспитанный пигалик. Он знает, как нужно себя вести.

— Дураку понятно, — в неодолимой старческой раздражительности прохрипел Лжевидохин, извиваясь на подушках, чтобы не провалиться на колючки.

— Нет, ты не понял. Я говорю о мыслях, нужно мысли держать в узде — вот где загвоздка!

— Ладно уж, как-нибудь… Помоги… я сдохну…

Он протянул руку, будто надеялся на поддержку призрака, но не встретил сочувствия. Оставив без внимания примечательные попытки Лжевидохина опереться на пустоту, призрак настороженно оглянулся, словно на звук, неприятный и резкий; обернулась и Золотинка — она увидела самое себя. Свой собственный призрак, который, припозднившись, бежал на помощь.

Теперь уж Рукосил не ждал ни мгновения, кинулся на кряхтевшего беспомощно старика, столкнувшись и слившись с ним в падении, потом кувырком перекатился через колючки, совершенно невредимый, а на ложе остался еще один Рукосил. Тот вскочил после известного замешательства, вызванного необыкновенной легкостью в теле… И когда вскочил — с чрезмерной даже резвостью, ибо не умел еще соразмерять усилие с возможностями — сделал несколько лишних движений, как полоумный.

Два Рукосила заметно разнились между собой. Тот, что призрак, был моложе, иначе одет, а тот, что поднялся с пола, оказался старше своего двойника лет на десять-пятнадцать: не первой молодости мужчина с помятым лицом, синеватыми мешками под глазами и проседью в поредевших кудрях.

Удивляться не приходилось: действительный Рукосил, скрытый последние два года под обликом Лжевидохина, продолжал своим чередом стареть, заметно это было по Лжевидохину или нет. И старел он, как это водится с оборотнями, быстрее людей, которые не носят личины. За два года Рукосил сдал лет на пятнадцать, если не на все двадцать, причиной чему было, впрочем,

не одно только оборотничество как таковое, но и все то тяжкое, изнурительное для сердца и гнусное для души, что пережил в эти годы Лжевидохин.

Точно так же юная Золотинка, что спешила на помощь пигалику, девушка-призрак в простеньком, выцветшем платьице и босиком, как ходят моряки на палубе судна, была лишь воспоминание. Можно было предвидеть, что и Золотинка изрядно изменилась в чужом обличье.

И все ж таки она растерялась. Когда призрак проскочил пигалика насквозь, на мгновение с ним слившись, когда пигалик грянулся в прекрасную златовласую девушку в темно-синем наряде, пигалик — уже Золотинка! — охнула, уронив левую руку, тяжелую, как свинец… Как золото.

Левая рука ее от кончиков пальцев и по запястье обратилась в чистое золото и онемела. Можно было поднять руку, но нельзя было пошевелить пальцами. И волосы, разумеется, позолотились до последнего волоска. И хотя ничего действительно неожиданного в этом превращении не было и не могло быть, Золотинка стояла в горестном изумлении.

— Да, подруга! — присвистнул поседевший Рукосил, который тотчас заметил призраки разрушения.

Больше он ничего не успел сказать, Рукосил-призрак хищно кинулся на двойника, своего старшего брата, и зажал ему рот… Показал, что зажал рот, потому что призрак, разумеется, оставался бесплотен.

— Ни слова! — вскричал младший Рукосил. — Ни слова злорадства! Ни одного злорадного чувства!

Только теперь, кажется, Рукосил по-настоящему понял всю трудность положения и побледнел, застывши. Он сделал еще судорожное движение горлом, будто пытаясь проглотить непотребную мысль, от которой не так-то легко избавиться… тогда как очень просто, не ойкнув, провалиться на месте в тартарары.

— Как мне отсюда выбраться? — спросил он некоторое время спустя, переведя дух.

— Пойдем! — несколько замявшись, сказал младший и не совсем удачно подмигнул, показывая, что остальное объяснит по дороге.

— Вы думаете, я от вас отстану? — звонко рассмеялась младшая Золотинка и ступила так близко, что поседевший Рукосил неловко проткнул ей грудь. На что девушка-призрак, по видимости, не обиделась, но Рукосил посчитал необходимым изысканно и с видимым огорчением извиниться — он уж начинал перестраиваться.

— Да, бесполезно! Не укроешься! — должен был прийти к заключению и Рукосил-призрак. Потом он улыбнулся товарищу по призрачной доле самой широкой и ослепительной улыбкой. — От вас ничего не скроешь, юная моя победительница!

— Ну, мне ли тягаться мудростью с величайшим чародеем нашего времени! — учтиво возразила Золотинка-призрак.

— Это преувеличение! — продолжал состязаться в любезностях младший Рукосил.

— Едва ли я смогла бы растолковать так ясно и убедительно происхождение блуждающих дворцов! — заявила младшая Золотинка.

— Я дольше прожил, — возразил младший Рукосил. — И соответственно больше постарел. Вот и все.

— Жаль только что выдающиеся способности направлены… что они не направлены на добрые дела, — вздохнула Золотинка-призрак.