Любовь
Шрифт:
Биологи уже много лет назад объяснили нам происхождение наших сексуальных вкусов и их далеко идущие последствия. Они, биологи, знают, в чем заключается их эволюционная функция. Однозначный и недвусмысленный закон природы диктует нам, кого находить красивым, к кому стремиться, с кем спариваться и к кому привязываться. Этот закон толкуют нам три биологические дисциплины: биохимия, генетика и эволюционная биология.
Это биологическое объяснение очень соблазнительно. Нами движут слепые и бездушные силы эволюции. На-конец-то мы разобрались с хаосом любви, обнаружили скрытую логику иррационального и открыли объективную причину нашего странного поведения. Вокруг этой идеи сплотились не только ученые. Целая армия раскрученных журналистов от науки регулярно выбрасывает на прилавки книги по этой теме. В титульных заголовках серьезных журналов мелькают такие словосочетания, как «код любви» или «формула любви». Журнал «Шпигель» в 2005 году подвел итог в большой статье о «влюбленной
Наука, объединяющая и осмысливающая все эти данные, называется «эволюционной психологией». Она хотела бы объяснить нам, как из требований эволюционной истории возникли многочисленные грани человеческой природы и культуры. Когда очередной бестселлер рассказывает нам о том, почему мужчина не способен слушать собеседника и почему женщина не умеет парковать машину, мы имеем дело с популярным пересказом достижений эволюционной психологии. На порядок серьезнее выглядят публикации американских — как, впрочем, и немецких — журналистов от науки, где они объясняют, почему мы, охотники на мамонтов, ездим в метро и как искусно прячем под цивильными костюмами грубые оленьи шкуры. Идея заключается в том, что вожделение и любовь суть лишь функциональная биохимия на службе человеческого инстинкта размножения. И за всем этим зловеще прячется темная сторона нашего бессилия — тайное влияние генов.
Очаровательная новость. Разве это не прекрасно — отыскать адекватное объяснение или по меньшей мере подходящие рамки для всего человеческого поведения? Может быть, да, но весьма вероятно, что и нет. Одни страстно желают разобраться в рецептуре человеческой души, у других же такой подход не вызывает ничего, кроме тошноты! Правильно, ведь, если все можно объяснить методами естествознания, то где в таком случае остаются гуманитарные науки — науки о духе и культуре? Имеем ли мы право — выставив им неуды — отправить на бессрочные каникулы философию, психологию и социологию любви, или нам стоит все же попытаться переплавить накопленные ими формы в чистое золото эволюционной психологии?
Если согласиться с американским исследователем любви и половых отношений Дэвидом Бассом, то надо будет признать, что эволюционная психология «знаменует собой завершение научной революции» и формирует «основу для психологии нового тысячелетия» (2). То, что мы всегда понимали как вопросы человеческой культуры — привлекательность, ревность, сексуальность, страсть, привязанность и так далее, на деле оказалось не чем иным, как одним из случаев в совокупности случаев, характерных для животного царства. Идет ли речь о брачных играх слонорылов (мормиров) в реке Нигер или о сватовстве в немецком городке — средства описания и объяснения процессов будут одинаковыми, а там, где антропологи видят уникальные этнические особенности народов и культур, эволюционная психология во главе с Дэвидом Бассом срывает волшебный покров с «мифа бесконечного культурного разнообразия», заменяя этот миф «глобальным равенством полового и любовного поведения» (3).
Человек, придумавший термин «эволюционная психология» — в настоящее время малоизвестный широкой публике, — работает в Калифорнийской академии наук. В 1973 году, когда Майкл Т. Газелин впервые употребил этот термин в статье, опубликованной в журнале «Сай-енс», он был профессором Калифорнийского университета в Беркли. Газелин твердо придерживался мнения, что идея разъяснить всю человеческую психологию методами эволюционной биологии, изначально принадлежала Чарльзу Дарвину.
В своем втором главном сочинении «Происхождение человека» (1871) отец современной эволюционной теории объяснил биологическими факторами не только происхождение человека, но и возникновение человеческой культуры. Мораль, эстетика, религия и любовь — согласно такому взгляду — имеют естественное происхождение и ясный смысл. Современники и последователи Дарвина приняли от него эстафету и перенесли понятия новой эволюционной теории о выживании самых приспособленных в борьбе за существование на общество и политику. Началось победное шествие «социал-дарвинизма», оказавшееся наиболее успешным в Англии и Германии. От «выживания самых приспособленных» до «права сильнейшего» оставался один крошечный шажок. Как он был сделан, хорошо известно. В Первую мировую войну идеология качнулась в сторону мнимого «естественного права народов», а потом, словно этого было мало, воплотилась в расовую теорию, холокост и евгенические программы нацистов по умерщвлению людей, «недостойных жить».
Катастрофа
Ход мыслей социобиологов и эволюционных психологов приблизительно таков: наилучшим объяснением вклада конкурентной борьбы всех живых существ в ход эволюции является на сегодняшний день правило «выживания самых приспособленных», то есть выживают те существа, которые особенно хорошо могли и могут приспособиться к меняющимся условиям внешнего мира. Наилучшим образом приспособленные виды передают свой наследственный материал потомкам и вытесняют виды менее приспособленные.
Этот взгляд в его основных чертах едва ли можно оспорить. Таково в настоящее время доминирующее объяснение эволюции. Эволюционные психологи исходят из того, что важнейшие признаки и свойства человеческого организма обладали, вероятно, эволюционными преимуществами. Отметим, однако, что это касается не только телесных признаков. Наша психика должна быть такой, какова она есть, ибо она также обладает эволюционными преимуществами. Наша способность к восприятию, наша память, наша стратегия решения задач и наша способность к обучению, должно быть, существенно повысили наши шансы на выживание. Будь по-другому, человек был бы устроен не так или вообще бы вымер. Так как этого не произошло, человек должен утешиться и сделать вывод, что обладает наилучшими из возможных душевных качеств. Вероятно, наша психика очень тонко настроена на окружающий нас мир. Но мир, на который она настроена — и это очень существенный момент, — есть мир не нашего времени, а той эпохи, когда возник человек в своем нынешнем биологическом облике — то есть каменного века!
Современная нам эпоха с ее усовершенствованным внешним миром, напротив, имеет такую краткую историю, что не могла сыграть заметной роли в биологическом развитии нашей психики. Мозговые «модули», управляющие нашим поведением, являются, таким образом, весьма древними. Но тем не менее они нам неплохо подходят. Если, по общему мнению, мужчины и женщины по-разному ведут себя в определенных ситуациях, то социологи и психологи объясняют эту разницу обучением, влиянием культуры и социализацией. Однако на взгляд эволюционных психологов, разница в образе мышления обоих полов объясняется не чем иным, как историей нашего развития, то есть наследием наших далеких человекоподобных предков. Таким образом, основополагающие различия, касающиеся, в частности, становления сексуальности, можно понять, только разобравшись с возникшими в ходе эволюции «механизмами мышления». С биологическими полами, полагает Уильям Оллмен, дело обстоит точно так же, как с автомобилями, ибо «разницу между такси и гоночным автомобилем можно понять, только если знаешь основные элементы автомобилей обоих типов, то есть двигатель и подвеску» (4).
В том, что все мы — современные мужчины и женщины — разбираемся в автомобилях, не сомневается никто. Но насколько хорошо знаем мы наши допотопные двигатели и подвески, вынесенные из каменного века?
Зоология человека
Мальта — красивый, хотя и немного суровый остров в Средиземном море. Если вам случится побывать там и погулять среди отвесных прибрежных скал в Дингли, то, вполне возможно, вы встретите на дороге пожилого лысого господина в коричневой шляпе. Вероятно, это тот самый человек, который — как никто в XX веке — отстаивал идею о том, что все человеческое поведение обусловлено исключительно биологическими факторами.
Десмонд Джон Моррис родился в Англии в 1928 году. Он изучал зоологию в Бирмингеме и Оксфорде, но очень долго не мог решить, кем же хочет стать: зоологом или художником. В известном смысле ему стоило бы стать и тем и другим, точнее, и тем и другим понемногу. Его докторская диссертация была посвящена брачным ритуалам трехиглой колюшки — рыбки, в изобилии водящейся в пресных английских водоемах. В 30 лет он заставил шимпанзе намалевать что-то на холсте и выставил этот шедевр в Лондонском институте современного искусства. На телевидении Моррис вел передачи о поведении животных. В 1959 году он стал куратором отдела млекопитающих лондонского зоопарка. Здесь-то он и написал книгу, сделавшую его вселенской знаменитостью.