Любовь
Шрифт:
В своей книге «Любовь как страсть» Луман описывает любовь как величину функции одной общественной координаты — координаты «интимности». Этот взгляд представляется удивительным, ибо учитель Лумана Толкотт Парсонс хотя и считал общество совокупностью независимых отдельных функциональных систем, никогда не причислял к ним интимность. Теория систем Лумана, напротив, включает в себя также и чувства. В первой же лекции зимнего семестра 1968/69 года Луман касается любви. Время было выбрано на редкость удачно. «Коммуна-1» в Берлине отбирает и изучает как раз новые формы интимности. Возникает движение хиппи с его «love and peace». Трезвый управленец в костюме и галстуке далеко опередил свое время. Казалось,
Луман тоже исходит из того, что для влюбленного речь идет о том, чтобы чувствовать себя особенным, т. е. уникальной индивидуальностью. Чем сложнее устроено общество, тем труднее это почувствовать. Десять лет работы в административных органах показали Луману, что социальные системы не способствуют формированию устойчивой индивидуальности. Отдельный человек сегодня разрывается между различными участками социального пространства: человек — отец или мать семейства, он играет определенную роль в своей профессии, увлекается игрой в кегли или в бадминтон, является членом интернет-сообщества, он сосед, налогоплательщик и супруг. Очень трудно в такой ситуации стать цельной индивидуальностью. Там, где социальные отношения соскальзывают с прочной основы, там дробится и психика. Следствием становится повышенная потребность в любви, так как «в обществе с преимущественно безличными отношениями очень трудно найти точку, в которой человек мог бы ощущать себя цельным и поступать, как цельность. То, что человек ищет под видом любви, то, что он ищет в интимных отношениях, можно определить так: он ищет валидации представления о самом себе» (92). Проще говоря, человек в любви ищет самоутверждения.
К этому выводу мы уже пришли в 8-й и 9-й главе: любовь в современном обществе — это особое зеркало, глядя в которое частное воспринимает себя как нечто целое. Любящий связывает себя с неким визави, «который верит в единство факта и видимости или по меньшей мере делает это единство предметом собственного представления, в которое должен поверить визави» (93). Но как работает эта странная игра обоюдных представлений в деталях? Может ли такая игра продолжаться долго? И если да, то по каким правилам?
Ожидание ожидания
Для Лумана любовь в современном обществе не игра, а кодекс, т. е. игра по заранее предписанным правилам.
«Собственный план» — или «собственная техника», как сказал бы Фуко — отдельного человека — это результат коммуникативного обмена. Он — этот план — возникает в результате бесед, чтения, слушания, перенимания, размышления и так далее. Слово «коммуникация» является у Лумана ключевым. Но как осуществляется коммуникация между любящими, как они общаются? Что типично для общения любящих?
Предметами коммуникации в координате «интимности» являются не поцелуи, объятия или слова. Согласно теории Лумана, это в лучшем случае формы коммуникации. Настоящим предметом, материалом коммуникации являются ожидания. Именно они составляют каркас любовного отношения и являются его неотъемлемой темой. Но как происходит обмен ожиданиями? Что из этого получается? Другими словами, как позволяет общение так обмениваться ожиданиями, что возникает система «интимности», до некоторой степени стабильная и надежная система — явление, каковое мы называем любовью?
Ну, во-первых, это осуществляется тем, что ожидания, возлагаемые любящим на любимого, являются ожидаемыми. Когда мы вступаем в любовные отношения, то мы
Интимные любовные отношения, таким образом, создают социальную систему, построенную из ожиданий. Точнее, из ожидаемых и, следовательно, жестко предписанных ожиданий, т. е. из кодекса. То, что мы сегодня считаем любовью, является чувством в меньшей степени, нежели кодексом. Между прочим, это буржуазный кодекс, который, как полагает и Луман, был изобретен в романах конца XVIII века. Говоря словами самого Лумана: «В этом смысле среда любви — не чувство, а кодекс общения, по правилам которого можно выражать, симулировать, строить, предъявлять другим или отрицать чувства и пользоваться следствиями, каковые наступают, если реализуется адекватное общение» (94).
Если это так, то во фразе «Я тебя люблю!» не больше чувства, чем во фразе «У меня болит зуб». Говоря о любви, человек имеет в виду систему обещаний и ожиданий.
Тот, кто страхует свою любовь, обещает, что его чувство надежно и что он будет заботиться о любимом или любимой. Он также готов вести себя как подобает любящему в соответствии с тем, как это должно выглядеть в глазах других в нашем обществе.
Любящие общаются своими ожиданиями. Однако каждый мужчина и каждая женщина знают, что этот процесс согласования ожиданий является весьма сомнительным и ненадежным. Он предрасполагает к обману. Ожидания легко могут быть обмануты. Я могу заблуждаться, ожидая от любимого каких-то определенных ожиданий, так как они могут оказаться иными. Мои «ожидания ожиданий» могут, конечно, стабилизировать отношения, но сами они ни в коем случае не являются стабильными. Как нарочно, самый хрупкий из всех кодексов — и в этом состоит парадокс любви — должен по необходимости считаться мерой стабильности.
Любовь осложняется еще и тем, что любящий преображает предмет своей любви. Образ, в котором предстает другой человек, преображается и изменяется любовью настолько, что любящий лишается способности «нормально» видеть любимого. Это есть неотъемлемое качество любви: любящий видит улыбку, но не видит выпавшего зуба. Неподражаемо трезвый Луман описывает это так: «Внешность теряется, внутреннее напряжение обостряется (в смысле: усиливается). Стабильность теперь обеспечивается исключительно внутренними ресурсами личности» (95).
Такая жесткость и стабильность правил игры — серьезнейший вызов при одновременной текучести и хрупкости чувства, это сочетание делает любовь странной и невероятной формой общения. Таким образом, любовь является совершенно нормальной невероятностью, «обретением собственного счастья в счастье другого» (96).
Любовь становится мне очень дорога, поскольку я знаю, что она невероятна. Любовь постоянно находится под угрозой хотя бы потому, что я «сознаю проблему сохранения невероятного» (97). Когда я забочусь о партнере, то делаю это «из любви». Из любви я делаю такие вещи, которых в противном случае не делал бы никогда. Я смотрю фильмы, которые никогда не стал бы смотреть один. Я зачарованно выслушиваю мысли, которые никогда бы меня не заинтересовали в другом человеке. Все это я делаю ради любимого человека и ради нашей любви. Как бы ни ругался по этому поводу Гильберт Райл, но для любящего человека его любовь существует в действительности, как существуют дети или домашние животные: это то, что заботит человека и о чем он заботится.