Любовная горячка
Шрифт:
– О, привет, Лиз, – сказал Кен. – Извини, я сегодня что-то не выспался. Привет, Инид.
Элизабет улыбнулась ему:
– Как подвигается сочинение?
– Так, – уклончиво ответил Кен. – Понемножку.
Инид засмеялась. Ее группа получила по английскому такое же задание.
– Я рада, что заранее начала работать над ним, – сказала она. – Что-то не особо мне дается сочинительство. Не всем же быть писателями. – Она кивнула на Элизабет.
– Но, Инид, – запротестовала Элизабет, – среди нас вообще нет настоящих писателей.
– Не скромничай, – возразила Инид. – Для тебя писать так же естественно, как дышать.
– Нет.
– Кстати, – обратился к ней Кен, – материалы, которые ты мне дала, здорово помогают.
– Ну и хорошо. Я рада. – Элизабет глубоко вздохнула и повернулась к Инид с извиняющейся улыбкой: – Инид, подожди минутку, пожалуйста. – Она взяла Кена за руку и отвела в сторону. – Знаешь, мне хотелось бы… ну… я никому не давала читать свои рассказы, ты первый – и мне интересно… интересно твое мнение.
Кен уставился в пол. Он не мог признаться Элизабет, что до сих пор не дочитал ее рассказ. Но то, что он успел прочесть, показалось ему замечательным.
– Ну, – начал он, – я думаю, это прекрасно. Я знал, ты здорово сочиняешь и все такое, но, Лиз, рассказ и правда превосходный.
Элизабет просияла.
– Я рада, что тебе понравилось, – сказала она.
И тут же прозвенел звонок, начинался следующий урок.
Инид позвала Элизабет с другого конца коридора:
– Пошли, Лиз, а то опоздаем.
– Иду, – откликнулась Элизабет.
Она повернулась к Кену:
– Мне надо идти.
– Ага, мне тоже, – пробормотал Кен.
– Мне не терпится прочесть твой рассказ, Кен, – бросила через плечо Элизабет, убегая вместе с Инид.
– Мне тоже, – прошептал Кен.
7
Ничто не помогало. Кен сидел, уставившись на клавиши машинки, а в голове было пусто. Он проверил время. Два часа утра. Он просидел за машинкой не меньше трех часов, а результат был нулевой. Непонятно почему, но он не мог выдавить из себя ни единого слова.
«Только бы начать, только написать первую фразу, – думал он, – дальше пошло бы легче».
Но, хотя Кен придумал, о чем писать, он понятия не имел, как начать. После возвращения домой с тренировки он несколько раз перечитал рассказ Элизабет. Рассказ назывался «Новичок» и был еще лучше, чем ему показалось вначале. В нем рассказывалось о пареньке, который переехал в Ласковую Долину из Нью-Йорка. Удивительно, как Элизабет сумела передать ощущения мальчика, впервые, осматривающего ее родной город. И стиль тоже был безупречен. Элизабет писала просто, лаконично, но с каждой отточенной фразой читатель узнавал о герое что-то новое. Кен заметил, что погрузился в размышления о гуляющем по красивому калифорнийскому городку парне, переживает вместе с ним его одиночество вдали от Нью-Йорка и постепенно осознает, что сможет быть счастлив и в Ласковой Долине. Рассказ был так хорош, что Кену не хотелось откладывать его, но после третьего прочтения осталось всего несколько минут, чтобы одеться и идти на свидание с Сюзанной.
Встретившись с Сюзанной, Кен вернулся домой, снова просмотрел заметку Элизабет, набросал, следуя ее примеру, собственный замысел, сел за печатную машинку – и… В мозгу словно тормоз какой срабатывал.
«Только первая фраза, – повторял он про себя, – напиши что-нибудь, а дальше дело пойдет само собой».
Бесполезно. Ум отказывался сосредоточиться на
Когда фильм наконец кончился, Кен был уверен, что Сюзанна и ее друзья посмеются и признаются, что безумно скучали. Но лица у них были до крайности серьезные, все молчали. А позже, в пиццерии «Гвидо», они наперебой восхищались фильмом. Сперва Кен принял их восторги за шутку, но быстро понял свою ошибку: говорили абсолютно серьезно. Они обсуждали каждый кадр картины с неподдельным жаром, будто ничего важней в жизни нет. Кен помалкивал, жевал пиццу и надеялся, что его ни о чем не спросят. Временами на него накатывало неприятное чувство: казалось, Сюзанна стыдится его. С этими людьми у Кена не было ничего общего.
Там была парочка, Аллан Партридж и Мег Уинтерс, из выпускного класса, но Кен знал их только по именам. Другого парня, Пола Ларшези, Кен узнал, потому что тот играл во многих спектаклях театра Ласковой Долины; еще с ними был Марк Эндрьюс.
Марк учился на кинематографическом факультете колледжа Ласковой Долины. Он был очень худ, с длинными черными волосами и пронизывающим взглядом темных глаз. Все ловили каждое слово Марка. Кен не преминул отметить, что студент из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление на Сюзанну. И хуже всего – старался Марк, видимо, не зря.
Компания перешла к сравнению «Седьмой печати» с другими фильмами Бергмана. Марк наконец повернулся к Кену. До тех пор он весь вечер будто не замечал его присутствия.
– Ты, похоже, скучаешь, – сухо обратился он к Кену.
– Нет, – ответил Кен, стараясь казаться умным. – Все это здорово интересно, но я раньше не видел этого фильма. Кто такой Ингрид Бергман?
Все уставились на Кена, точно он с луны свалился. После долгой паузы Сюзанна отчеканила:
– Ингмар Бергман, Кен, – режиссер. Ингрид Бергман – актриса. Она в этом фильме не играет.
Марк снисходительно взглянул на Кена. Но в глазах его Кен прочел самое настоящее презрение.
– Ничего, Кен. Обычная ошибка. Их имена, и правда, легко перепутать.
Все засмеялись, Кен тоже. Понемногу досада на себя – надо же, проявить себя полным кретином! – стала проходить. Он украдкой глянул на Сюзанну, но по ее лицу ничего нельзя было понять.
Кен попытался поправиться:
– За всеми фильмами не уследишь. Хороших так много…
Марк вновь снисходительно взглянул на него.