Любовная игра. Книга вторая

Роджерс Розмари

На мгновение лицо Серафины напряглось, и Сара подумала, что, может быть, сказала что-то лишнее, и гадала, почему у нее вдруг замерло дыхание. Но, казалось, что старая женщина сказала слишком много и зашла слишком далеко, чтобы остановиться на том, что уже сказала, хотя ее последующие слова и прозвучали, как упрек:

— Синьорина не понимает! Все было не так, хотя это правда, что герцогиня забеременела вскоре после замужества. Тогда она и попросила себе эти комнаты, после чего ее муж герцог и начал часто уезжать по делам, хотя dottore [46] был здесь, в резиденции, все время. Деньги необходимо делать, синьорина.

А в те дни не было шумных летающих машин, которые могли здесь приземлиться. Путешествовать по дороге было очень, очень трудно и опасно. Banditi [47] повсюду охотились на путешественников. Герцогиня была не в состоянии…

46

Dottore — врач ( ит.).

47

Banditi — бандиты, разбойники ( ит.).

— Ну, а после… — настаивала Сара, сама не зная почему. — Несчастная молодая герцогиня умерла — можно сказать, убита — просьба о простой медицинской помощи была отвергнута ее мстительным мужем. Если бы он на самом деле любил ее, он бы простил.

— Если у вас будет новорожденный, которого надо кормить, и материнские заботы, вы захотите уехать от вашего ребенка, синьорина?

— Touche [48] , Серафина. — Сара неохотно покачала головой. — Нет, полагаю, что нет! Но я уверена, что и она также, не правда ли? И был ли герцог здесь, когда родился ребенок? Не мог ли он остаться с ней после этого?

48

Touche— попала ( фр.).

Ребенок, о котором они говорили, был Марко; какая странная мысль и как трудно вообразить его ребенком, тем более беспомощным малышом.

Серафина также покачала головой, и ее обветренное смуглое лицо приняло почти задумчивое выражение.

— Герцог был здесь, конечно, хотя она — герцогиня — не хотела его видеть. Она кричала — несмотря на то, что dottore пытался подготовить ее, она была не готова к реальной боли при рождении ребенка, и как она кричала! Я, помню, закрывала уши от ее воплей и слов ненависти и гнева, пока моя madre не отослала меня прочь. И даже после…

— Да?

— После она не захотела видеть ни мужа, ни своего ребенка, синьорина. Она загоняла мою мать, не говоря уже о dottore. И только потому, что груди ее начали болеть от молока, она наконец разрешила принести своего сына, чтобы покормить его. Увидев малыша, она отвернулась от него, она даже не взяла его, не прикоснулась к нему — и кричала, вопила и бесилась, пока наконец ребенку на нашли кормилицу, женщину с гор, чей брат…

Серафина сердито сжала губы, но до того, как Сара смогла задать какой-то вопрос, быстро продолжила тем же безжизненным голосом:

— Но даже если о ребенке позаботились, у нее был муж, синьорина. Она отвернулась и от него, несмотря на все, что он пытался сделать, что он продолжал ей давать, несмотря на то что она не разделяла его постель и не желала, чтобы он разделял ее. Она требовала все больше и больше, как цену за то, что она родила сына — наследника, который должен был стать следующим герцогом, и он давал ей все, еще надеясь, что со временем она, может быть, изменится. Теперь-то, синьорина, он начал отсутствовать все дольше и дольше… И однажды, я сама слышала, как

он сказал своему другу, который навестил его, что не может больше мириться с ненавистью, которую она питает и выказывает к нему, как он ни старался… уговорить ее.

Вода в ванне остыла — почти автоматически Сара повернула кран, чтобы долить горячей воды. Вопреки всему, история, которую Серафина неожиданно рассказывала ей со всеми интимными деталями, настолько увлекла ее, что она забыла о настоящем и реальности своего неприятного положения. Она забыла даже спросить, почему Серафина выбрала это время и этот момент, чтобы поведать семейные тайны совершенно посторонней женщине.

— Итак, он отсутствовал все дольше и дольше, в то время как она…

Сара произнесла эти слова задумчиво и почти про себя, пытаясь в то же время переключиться на совсем другую историю. Это похоже на японский фильм «Расёмон», сказала она себе самой. Несколько граней правды, которую каждый видит со своей точки зрения. Пытался ли кто-либо в действительности понять бедную маленькую испанскую герцогиню до того, как все ее осудили, как избалованного и капризного ребенка, которого ничто не заботит, кроме собственного комфорта?

Она взглянула на Серафину, которая, казалось, забылась, уйдя мыслями в прошлое, почти автоматически перебирая худыми натруженными пальцами деревянные четки, пока ее глаза смотрели куда-то в пространство поверх мокрой головы Сары. Это было, безусловно, время для воспоминаний и размышлений.

— Ну, ему следовало брать ее с собой! Может быть, она просто хотела побыть снова среди людей. Чтобы иметь возможность надеть свои красивые платья и драгоценности в оперу, балет или на вечерний прием. Он мог бы ее отвести к… ну, вероятно, тогда не было консультантов по браку, но, по меньшей мере, к психологу, который мог бы ей помочь. Если бы она не была так молода…

— Это было беспокойное время, слишком многое слишком быстро менялось, скажу я вам, синьорина. А потом война, о которой все говорили, поставила весь мир на уши. Ах, к несчастью, все сложилось так плохо. Хотя был момент — герцог тогда отсутствовал, когда мы все думали, что все еще изменится. Ребенок подрос и теперь, вероятно, от скуки — кто знает? — герцогиня разрешила приводить его к себе в комнаты. Она даже подружилась с кормилицей и проводила много времени, болтая с этой безграмотной женщиной с гор, которая потеряла своего собственного незаконнорожденного ребенка. Но эта странная дружба плохо для них кончилась…

— Вы, безусловно, несправедливы! — воскликнула Сара протестуя. — Что плохого в том, что бедная одинокая женщина искала и нашла друга, кого-нибудь, с кем она могла поговорить? А что касается ребенка — вы только что сказали, что она начала признавать своего малыша…

Голос Серафины посуровел, в то время как ее пальцы еще крепче сжали четки.

— Она обращалась с ребенком как с игрушкой, — иногда ласкала и баловала, а иногда отшвыривала прочь. А что касается дружбы — у женщины был брат, один из диких, опасных разбойников, грабивших беспомощных и неосторожных. Они встретились…

— И это был отец Анджело?

Слова слетели с ее губ прежде, чем она смогла остановить их, хотя сразу после этого прикусила себе язык. Но Серафина, казалось, совсем не была удивлена, когда посмотрела своими мрачными глазами на покрасневшее лицо Сары с падавшими на лоб и виски влажными прядями волос.

— Да, Анджело, безусловно, является сыном своего отца.

— Как и своей матери! — вспыхнула в ответ Сара, овладев собой. Она подумала с содроганием: бедный Анджело! Если кого-то и надо пожалеть, кроме глупой неосторожной герцогини, так это его. Ребенком его отправили в изгнание и затем… и сейчас…