Любовница авантюриста. Дневная Красавица. Сказочные облака
Шрифт:
— Не называй меня так. Не надо.
— Я буду делать все, как ты захочешь. Я пришел не затем, чтобы вредить тебе (он искренне забыл про шантаж, на который уже было решился). Я хотел только узнать, почему ты ушла и как я смогу снова тебя увидеть. Потому что (тут на его лице появилось неукротимо-волевое выражение), я говорю тебе это, я должен тебя видеть.
Северина покачала головой с нежным удивлением. Она не очень хорошо понимала, как можно еще думать о будущем:
— Но все ведь кончено, все, — ответила она.
— Что… все?
— Он ему
Она с таким растерянным видом опустила плечи, что Марсель испугался. С самого начала их разговора у него возникло ощущение, что она не вполне в своем уме.
Он резко сжал пальцы Северины, чтобы извлечь ее из зловещей задумчивости, в которую та погрузилась.
— Выражайся яснее, — сказал он.
— Случилось большое несчастье, Марсель, мой муж все узнает.
— Да, в самом деле, ты же замужем, — медленно произнес молодой человек, причем невозможно было понять, чего больше было в его голосе — ревности или почтительности. — Это он?
Марсель кивнул на фотографию. Этот портрет Пьера Северина любила больше всех остальных. Момент был схвачен очень удачно, особенно хорошо получились глаза — живые, полные искренности и молодого задора. Северина уже давно не смотрела на него с таким вниманием, снимающим равнодушие привычки. Вопрос Марселя опять превратил этот образ в живой и осязаемый. Она вздрогнула и застонала.
— Это невозможно, скажи мне, что это невозможно… чтобы нас разъединили.
Потом, нервничая, добавила:
— Уходи, уходи, он сейчас вернется. Он и так скоро все узнает.
— Но послушай, я могу помочь тебе.
— Нет, нет, никто мне уже не поможет.
Она подталкивала его к двери с таким исступлением, что он даже не пытался сопротивляться и только произнес:
— Я буду ждать от тебя новостей. Гостиница «Фромантен» на улице Фромантена. Спросишь Марселя, этого достаточно. Если не придешь, можешь быть уверена — через два дня я приду сам.
Прежде чем выйти за порог, он заставил ее повторить адрес.
Еще один день, еще одна ночь.
Северина ела, слушала, отвечала на вопросы лишь благодаря какому-то выработавшемуся автоматизму, не отдавая себе отчета в том, как это происходит. Захвативший ее водоворот, как выяснилось, носил ее поначалу только по самой поверхности. Теперь же она чувствовала, как ее затягивает в воронку, туда, где спирали, едва зародившись, тут же смыкаются. А рядом с ней плавали, словно картонные маски, лица Юссона и Пьера.
После третьей бессонной ночи Северина дошла до такого нервного истощения, что иногда ей даже хотелось, чтобы все как можно скорее закончилось. Однако когда Пьер, еще сидя в постели, просмотрел почту и прошептал: «Странно, после шести месяцев молчания!» — Северина мысленно произнесла мобилизовавшую все ее существо молитву, в которой просила, чтобы письмо было не от Юссона.
Между тем оно было именно от него, и Пьер вполголоса прочитал:
«Дорогой друг,
Мне нужно с Вами поговорить. Я знаю, что Вы очень заняты. Поэтому чтобы Вам не отклоняться от Вашего обычного маршрута и поскольку я
— Письмо датировано вчерашним днем, значит, это на сегодня, — сказал Пьер.
— Ты не пойдешь, ты не пойдешь, — почти закричала Северина, прижимаясь к Пьеру, словно ей хотелось связать его своим телом.
— Милая, я не могу так поступить. Я знаю, что ты не любишь его, но это не основание.
Северине было хорошо известно, что в таких ситуациях Пьер оставался непреклонен и никогда не уступал ее желаниям: он поддерживал свободные и корректные отношения со всеми уважаемыми им людьми. И Северина безвольно отдалась потоку ужасных мыслей.
Это смирение длилось все то время, пока Пьер находился в квартире. Когда же она почувствовала, что вокруг нее воцарилась могильная тишина, когда она увидела и услышала — а она и в самом деле видела и слышала, — как Юссон начинает свой рассказ, она забегала по комнате, размахивая руками и выкрикивая, как настоящая сумасшедшая:
— Я не хочу… Я пойду… На колени… Он скажет… Пьер… На помощь… Он скажет: Анаис… Шарлотта… Марсель…
При упоминании последнего имени возвратившийся рассудок немного смягчил блеск ее глаз:
— Марсель… Марсель… Улица… улица Фромантена.
Когда она вошла в его маленькую, не внушавшую доверия комнату на Монмартре, он был еще в кровати. Первой реакцией Марселя было затянуть Северину в постель. Но она даже не заметила этого, а приказала властно, как сама судьба:
— Одевайся.
Он хотел, чтобы она объяснила, в чем дело, но Северина остановила его:
— Я все тебе расскажу, но только скорее одевайся.
Когда он был готов, она спросила:
— Который сейчас час?
— Одиннадцать.
— У нас есть время до половины первого?
— Время на что?
— На то, чтобы дойти до сквера Нотр-Дам.
Марсель смочил салфетку, провел ею по лбу и вискам Северины, налил в стакан воды.
— Выпей, — сказал он. — Я не знаю, что с тобой случилось, но, если ты будешь продолжать в таком духе, надолго тебя не хватит. Как, немного получше?
— У нас есть время? — нетерпеливо спросила она, так как ей никак не удавалось сориентироваться, успевают они или нет: она не понимала и не слышала ничего, что не имело отношения к преследуемой ею цели.
Одержимость Северины оказалась заразительной. Марсель даже не попытался спорить с ней. Да и куда бы он только не пошел за Севериной с закрытыми глазами, после того как, отчаявшись найти ее, вдруг увидел ее перед собой — потерянную, молящую о защите. Ведь речь могла идти только об этом — он почувствовал все интуицией сутенера. Все подталкивало его сейчас к тому, чтобы повиноваться Северине: его любовь, природная вспыльчивость и дикий закон его среды, по которому мужчины, живущие за счет женщин, должны расплачиваться с ними своей отвагой и кровью.