Любовница Фрейда
Шрифт:
— Мама, мама, ты только посмотри! Мартин и Оливер дерутся!
Когда Минна и Марта появились на поле боя, то увидели, что мальчики вцепились друг в друга как бульдоги, клыками рвущие друг другу мочки ушей, пучки волос летали по комнате, на животах и шеях глубокие следы ногтей. Мартин прижал Оливера к полу и намеревался добить его последним ударом, а Эрнст подначивал обоих.
— Мальчики! Прекратите немедленно! Мартин, встань!
— Я его ненавижу! — закричал Оливер, губа опухла, из носа текла кровь.
— Это его вина. Он первый начал, — заявил Мартин.
— Иди
— Но, мама…
— Ни слова больше.
— Так нечестно. Он лгун! — воскликнул Мартин, направляясь в свою комнату.
— И ты тоже, — сказала Марта раскрасневшемуся Эрнсту, который подпрыгивал от возбуждения.
Минну поражала способность сестры нервничать и раздражаться по любому поводу, но когда дело касалось детей, она становилась холодной, как лед. Они могли вырывать сердца друг у друга на ее глазах, но она была невозмутима. И этот случай не отличался от других. После побоища Марта спокойно объявила, что прогулка отменяется, и исчезла в кухне, чтобы поговорить с кухаркой. А Минна повела плачущего и окровавленного Оливера в ванную.
— Господи всемогущий, — прошептала она.
Жизнь в доме Фрейдов уже научила Минну, что для сестры постоянно только одно — дети дерутся все время и по любому поводу. Она окунула салфетку в воду и стала нежно промывать раны Оливера. Но ссадина на губе оказалась больше, когда смыли кровь.
— Очень больно, милый?
— Да, — ответил он и расплакался.
Минна обняла его, погладила по голове и подумала: «Почему дети одновременно могут быть такими лапушками и такими дикарями? И почему Зигмунда вечно нет рядом, когда дети будто срываются с цепи?» Его книга «Причины истерии» могла бы служить дневником этого дома.
После кровопролития, позднее, Минне послышалось, будто Фрейд позвал ее из кухни, и она помчалась в гостиную. Там она и стояла, вжавшись в угол, ожидая, пока он уйдет. Когда она опять услышала его низкий голос, на сей раз в передней, то предприняла долгое путешествие к себе в спальню: выскользнула черным ходом, прошла через сад, обогнула дом, открыла парадную дверь и поднялась в свою комнату. Минна вела себя как глупая школьница. Но ведь после прошлой ночи и короткий разговор был бы неуместен. Кстати, почему Фрейд еще дома? Он никогда не показывался в такое время. Но не это важно. Минна не хотела видеть его именно теперь, когда в доме было так тихо. Марта отправилась за покупками на Картнерштрассе, мальчики, вечно крутившиеся под ногами, отбывали наказание в своих комнатах, а Матильда и Софи занимались под присмотром гувернантки.
Минна закрыла дверь и попыталась читать, но сосредоточиться было трудно. Она ощущала усталость, смятение и решила прибегнуть к проверенному средству — утешительной прогулке. Но на середине лестничного пролета услышала за спиной расстроенный голосок Софи:
— Танте Минна! Ты куда? И я с тобой…
— Софи, у тебя же уроки. Я ненадолго.
— Нет, нет, не уходи! — Софи сбежала по ступенькам, чтобы сесть Минне прямо на ноги.
— Так нечешно. Мы же долзны были пойти в парк. Оливер и Мартин все ишпортили, и Матильда
— Ради бога, Софи. Беда с тобой, да и только, — смягчилась Минна и усадила девочку себе на колени.
Та кивнула и вытерла нос. Затем свернулась клубком и глубоко вздохнула.
— Вот что. Пошли в гостиную, я дам тебе сладенького, а потом ты пойдешь заниматься, — сказала Минна.
Личико Софи просветлело, и они отправились вниз. Софи стала молоть всякую чепуху, Минна не понимала и половины. Шепелявость прогрессировала, а если девочка волновалась, то речь становилась совсем неразборчивой. И уроки логопеда, похоже, не помогали. Они задержались в кухне, где Минна положила на тарелку остатки обеденного десерта и понесла в столовую.
— Танте Минна, а кто старшая, ты или мама? — спросила Софи, усевшись на диван и с жадностью заглатывая пирожное.
Дети в больших семьях, подобно щенятам в стае, рано учатся ловить неожиданные дары судьбы и стоически переносить их отсутствие, когда кто-то другой захватит добычу прежде, чем ты успеешь сказать: «Мое!»
— Твоя мама старше. Почему ты спрашиваешь?
— Интересно. Я сказала Матильде, что ты моложе, потому что кращивей, но Матильда шкажала, что у тебя лошадиное лицо и ты шовсем не молодая. Хочешь кушочек?
— Нет, кушай сама.
— У тебя есть муш? — не отставала Софи, облизывая пальцы.
— На, возьми мой платок, ты же вся липкая. Нет. Мужа у меня нет. А у тебя?
— Я шлишком маленькая, — хихикнула она.
— Я шучу.
— Ну да, а когда ты выйдешь жамуш, ты будешь жить ш нами?
— Я очень надеюсь на это, — произнес Фрейд, входя в комнату.
— Папа, а у нас пирожное, — заявила Софи, вскочив.
— Это прелестно, но ведь совсем ничего не осталось, принцесса, — сказал он, подхватив и обняв дочку.
Минна откинулась на спинку дивана и наблюдала за ними. Часть дня она пыталась избежать встречи с ним, какая глупость! Понятное дело, рано или поздно они должны были столкнуться. Да и как иначе, живя в одном доме, черт побери? Но откуда, откуда эта ужасная неловкость?
Употребление кокаина в компании этого мужчины — чистейшее безрассудство. Но больше всего ее страшило то, что рядом с ним она теряет голову. Однако, несмотря на дурные предчувствия, Минна отмечала мельчайшие детали в его поведении, как только он вошел в комнату — слегка раскрасневшееся лицо, ласковый взгляд в ее сторону, то, как нежно Зигмунд обнял дочь.
Софи высвободилась из его рук и стала прыгать по комнате. Сверху послышался пронзительный вопль гувернантки, звавшей ее.
— Иди, — велел отец.
Софи неохотно вышла и затопала по ступенькам.
— Мне тоже пора, — произнесла Минна, поднимаясь с дивана, — я собиралась прогуляться…
— Если ты не возражаешь, я с тобой.
— А вечерние пациенты?
— Отменились.
«Странно, — думала Минна. — Кажется, его не очень беспокоит наше поведение прошлой ночью». Более того, когда они шли по улицам, Зигмунд вел себя, будто ничего не произошло. Наверное, так оно и было.