Любовница Фрейда
Шрифт:
Минна внимательно слушала племянника, но в какой-то момент заметила, что Зигмунд достал сигару из пиджака и роется по карманам.
— Бедный Моцарт, — вздохнула она, встала, подошла к боковому столу и взяла оттуда коробок спичек. — Истинный музыкальный гений закончил жизнь в нищете, живя подачками друзей, и похоронен в бедняцкой могиле. Печально до слез. — Минна чиркнула спичкой и поднесла ее к сигаре Фрейда.
— Благодарю, — кивнул он, отстраняясь от пламени, которое едва не опалило ему нос.
— А еще там был барон Эрнст фон Фойхтерслебен — философ, который прославился тем, что…
— Достаточно, Оливер! — воскликнул Фрейд.
— Браво,
— Минна, я был бы рад прочитать… — настаивал Фрейд.
— Нет необходимости, — не уступала она. — Скучно вчитываться в чужие суждения. О чем бы нам еще поговорить? Может, о новой постановке в Опере? Марта, о чем бы нам побеседовать?
Та с удивлением уставилась на сестру.
— Марта!
— Ну, фрау Симон вошла в наш кружок рукоделий. Тебе тоже следует к нам присоединиться. Мы вяжем крючком чудесные вещицы, тебе понравится.
На следующий день Минна решила пригласить в гости доктора Сильверштейна. Время было подходящее. Марта настойчиво сватала его сестре, и теперь Минна готова была уступить. Словно перезрелая инженю, она сидела в гостиной в розовом платье, выгодно подчеркивающем цвет лица. Эдвард расположился рядом — в кресле у окна. Ее первое впечатление о нем, сложившееся на партии в тарок, подтвердилось. Довольно симпатичный, густые брови, темные глаза, высокие скулы и римский нос, волевой подбородок — лицо аристократа. К тому же он был выше Зигмунда и шире в плечах. Безукоризненная одежда, будто только что от лондонского портного, однако, не делала его похожим на англичанина. При первой встрече Эдвард подарил ей коробку шоколада — Минна оценила этот приятный жест. Потом отдаст их детям. Они находились в доме одни. Детей повели в Пратер, Марта отправилась на Гартенмаркт [19] , а Зигмунд — в университет. Минна предложила Эдварду бокал вина из открытой бутылки, стоявшей на сервировочном столике, налив и себе.
19
Цветочный рынок в Вене.
— И вот теперь вы поселились здесь, насколько я понял?
— Ну, не совсем. То есть совсем нет, — ответила Минна. — Пока я помогаю Марте с детьми. Вы же знаете, она только что родила шестого малыша. Можете представить, как все сложно…
— Как им повезло, — тактично ответил он, — уверен, сестре хотелось бы удержать вас рядом с собой.
— Вы очень добры, но я раздумываю о том, чтобы на будущий год уехать за границу. — Еще решит, не дай бог, что она — старая дева, приживалка, которой и податься-то некуда.
Они побеседовали о политике, об искусстве, о театральных новинках. Доктор Сильверштейн проявил осведомленность о текущем состоянии дел, и было очевидно, что он читает наилучшую периодику. Чего же ей еще не хватало? Минна поняла, что медицина — не его страсть. Он унаследовал практику и не постеснялся заметить, что она «окупается».
Сильверштейн состоял в попечительском совете венского Музея истории искусств, и ему посчастливилось стать обладателем нескольких небольших работ Климта [20] . Доктор путешествовал с размахом, посещал галереи в Париже и на юге Франции, со знанием дела рассуждал о течении молодых немецких художников-авангардистов, выступивших с яркими портретами проституток и обнаженных девушек, из-за которых
20
Густав Климт (1862–1918) — широко известный австрийский художник, основоположник модерна в австрийской живописи. Главным предметом его живописи было женское тело, и большинство его работ отличает откровенный эротизм.
От искусства доктор Сильверштейн перешел к миру скачек, признавшись, что лошади — его второе увлечение. Он помнил, какой племенной жеребец с какой кобылой был повязан на всех лошадиных фермах страны. Когда Сильверштейн неторопливо положил ногу на ногу и наклонился к Минне, его вдруг поразила необычная красота ее лица и изящная форма ног — прежде он этого не замечал.
И она очень образованна для своих лет. А, собственно, сколько ей лет? Он не осмелился спросить.
— Итак, дорогая Минна, доводилось ли вам бывать в Майерлинге?
— В Майерлинге? Это не рядом с охотничьим домиком кронпринца?
— Неподалеку. У меня там дом на озере на краю деревни.
— И вы находились там, когда принц покончил с собой?
— К счастью, нет. Я был в отъезде.
— Сколько лет прошло? Пять или шесть?
— Это случилось шесть лет назад, в январе. Из дворца сообщили, что у принца случился паралич сердца, но местный полицейский, из тех, что прибыли на место его гибели, сказал моему привратнику, что принц застрелил свою возлюбленную, а потом несколько часов пил возле ее тела, прежде чем выстрелить себе в сердце.
— Трагично!
— Весьма. Я часто видел их в Пратере — они держались за руки и целовались. Такие молодые. Казалось, окружающего мира для них не существовало. Ходили сплетни, будто император принуждал сына прекратить эту связь, несмотря на то, что все терпеть не могли его жену. Бедный Рудольф. Вот ее-то, наверное, ему и следовало бы застрелить. — Эдвард рассмеялся. — Уж во всяком случае, так было бы лучше для империи. — Он обвел взглядом комнату. — Трудно постичь, что можно совершить такое, владея всем, все имея. Теперь охотничий домик превратили в монастырь. Представляете?
— Монахини и пистолеты… очень колоритно, — произнесла Минна, потягивая вино.
— Кармелитки в восторге.
— И как давно вы владеете домом?
— Он много лет принадлежит нашей семье. Прямо над озером.
Странно, но чем больше Эдвард рассказывал о своем деревенском пристанище, тем более она теряла интерес. Любая женщина, особенно в ее положении, была бы очарована. Он определенно ухаживал за ней, а Минна не могла отделаться от мыслей: закрыта ли дверь в кладовую, хватит ли сегодня хлеба к ужину или надо было утром зайти в булочную.
И только она собралась предложить Эдварду чаю с пирожными, как входная дверь хлопнула, и на лестнице послышались знакомые шаги. В дверях показался Зигмунд, запакованный в шерстяное пальто, и поклонился ей с притворным удивлением. Почему он вернулся? Не случайно. Он не мог не знать, что сегодня у нее гость. Марта только об этом и говорила.
— Здравствуй, Эдвард, — холодно произнес Фрейд.
Он стоял — грудь колесом, спина прямая, натянут, как струна.
— Зигмунд, — промолвил Эдвард с учтивым поклоном.