Любовница Фрейда
Шрифт:
Перед тем как Фрейды уехали в Лондон, жизнь в Вене резко ухудшилась. Канцлер подал в отставку, и гитлеровские войска вошли в Австрию. Марта смотрела в окно гостиной, как нацисты маршировали по Рингштрассе под приветственные крики толпы. Она закрыла дверь на засов, боясь погромщиков, которые врывались в дома и конторы, принадлежавшие евреям.
Состоялся аншлюс, и Зигмунд был объявлен врагом государства. Гестапо провело в их доме обыск и конфисковало все паспорта. Анна побывала под арестом, один за другим начали исчезать друзья. В конце концов Зигмунд согласился с тем, что им надо бежать, но было поздно.
Новости из Европы по-прежнему приводили в ужас. Четырех младших сестер Зигмунда бросили в концлагеря, и Марта боялась, что случилось наихудшее. Но ей даже в страшном сне не снилось то, что произошло в действительности.
— Минна, хочешь горячего чаю? — спросила она. — Горничная сейчас принесет.
Минна кивнула, и Марта осторожно усадила ее в постели, подложив под спину подушки.
— Поговори со мной, дорогая. Я очень плохо спала ночью, а ты? Снова бомбили. — Марта заботливо укутала шалью плечи сестры.
— Это никогда не закончится? — произнесла Минна.
Вопрос человека, который отказался от этого мира и уже уплывал в мир иной.
— Становится только хуже. В соседнем доме выбило все стекла. Слава богу, что наши пока целы. Иногда я удивляюсь, что наш дом еще стоит.
Марта смотрела на худые плечи Минны, на ее скулы, ввалившиеся глазницы. Она казалась такой хрупкой, истаявшей, изжелта-бледной, словно кровать вытягивала из нее все соки, поглощала ее. Минна всегда была худенькой, а теперь просто скелет. Кто она — эта старуха? Марта думала о том, что навсегда теряет сестру — единственного человека в целом мире, с которым делила все. Они так долго жили вместе и столько пережили! И всегда их было трое. Безмолвно она сражалась с противоречивыми чувствами: благодарностью, печалью, ревностью, любовью — их столько, намного больше, чем она могла вынести. Но если бы небу было угодно дать ей возможность прожить жизнь с начала, она знала, что поступила бы так же.
Горничная тихо постучала в дверь и внесла поднос с чаем и печеньем. Марта приняла у нее поднос и поставила на тумбочку. Она подала Минне чашку, придвинула кресло и села рядом с ней.
— Кушай печенье, — попросила она сестру.
— Я не голодная.
— Минночка, нужно же хоть чем-то заполнить желудок. Оставлю я его тут, может, потом захочешь, — сказала Марта, помолчав. — Знаешь, я прибиралась в кабинете у Зигмунда. Составила каталоги для книг и антиквариата, подшила важные бумаги. Надо сохранить все.
— Прости, что не могу помочь тебе. Наверное, тяжело заходить туда?
— Да, нелегко, но нужно. Ты же знаешь, там все валяется повсюду. По крайней мере, у меня есть кое-что для тебя.
Марта вытащила из кармана юбки толстую пачку пожелтевших конвертов, крест-накрест перетянутых шпагатом. Было ясно, что долгие годы никто к ним не прикасался.
— Это твои письма Зигмунду. Он хранил их все это время, —
Минна нерешительно взяла письма и вдруг уронила их на тумбочку, словно они жгли ей руки. Она пытливо вглядывалась в лицо сестры, ища в нем признаки гнева или ревности.
— Странно, — промолвила Минна, и голос ее дрогнул. — Я думала, они были уничтожены еще в Вене. Он сказал, что сжег личную переписку.
— Видимо, не всю. Тебе, наверное, захочется перечитать их.
Марта сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Она говорила об этих письмах, словно они являлись частью утренних дел, пустяком. Столько лет прошло, что даже если и осталась хоть какая-то обида, то теперь она исчезла. Марта попыталась улыбнуться, поправив сестре подушки, подоткнув одеяла.
Минна следила за ней немигающим взором.
— Помнишь того молодого американца, который приезжал в Вену и предлагал Зигмунду контракт на издание его автобиографии? — спросила Марта. — Когда же это было? Лет десять назад?
Минна кивнула.
— По-моему, это случилось летом, мы собирались на отдых. Стояла жара. Помню, мне было так жаль бедного юношу — на нем был теплый шерстяной костюм. Зигмунд был недопустимо резок. Я вообще не понимаю, зачем он согласился на эту встречу. Он никогда не собирался писать ничего подобного.
— Они просто мало предложили ему.
— Вовсе нет. Он заявил мне, что это станет предательством по отношению ко всем: к семье, друзьям, врагам. Вот поэтому Зигмунд всю жизнь уничтожал письма. Утверждал, что все биографии — бесполезное вранье, и с его стороны это была бы такая бестактность, последствия которой трудно даже представить.
— Разве что для его пациентов, — заметила Минна.
— Да, только для его пациентов, — кивнула Марта. — А теперь, может, отдохнешь немного?
Минна смотрела в окно, лицо у нее было отстраненное. Потом она торжественно взяла письма, лежавшие на тумбочке, и окликнула сестру:
— Марточка, не могла бы ты распорядиться ими за меня?
— Ты не хочешь читать их? — удивилась та.
— Нет, — ответила Минна, — и никакой исторической ценности они не представляют.
Марта опустила письма в карман и вышла из комнаты. Она всегда свято верила: кое-что в этой жизни должно оставаться тайной. Она сделает все, чтобы защитить репутацию мужа. Марта знала: Минна поступила бы так же.
Им приходилось идти на бесчисленные компромиссы. Никто об этом не упоминал, никто ни в чем не признавался, и время сгладило возможные последствия, но это не означает, что ничего не было.
И не означает, что она никогда ни о чем не догадывалась.
От авторов
История публикации писем началась в 1972 году, когда младшая дочь Фрейда Анна пересмотрела решение передать значительное количество писем в отдел рукописей библиотеки конгресса. В частности, отказалась передавать некоторые из них под предлогом того, что это личные письма и не могут быть выставлены на всеобщее обозрение.
Они оставались в тайнике на Маресфилд-Гарденс в Лондоне, где Фрейд прожил последние годы (в настоящее время там находится музей З.Фрейда), пока спустя четыре года после смерти Анны директор архива Фрейда лично не перевез письма в Соединенные Штаты.