Любовница на двоих
Шрифт:
Американец не к месту улыбнулся и закурил. Мне было совершенно наплевать, понимает он то, о чем я говорю, или нет.
— Знаешь, а я здесь изменилась, — продолжала я. — В самом деле, очень сильно изменилась. У меня появились совсем другие ценности, о которых я не догадывалась раньше. Хотя, если разобраться, то раньше у меня вообще не было никаких ценностей. Я понимаю, что сейчас я очень страшная, но ты не обращай внимания на мою внешность. В твоей американской тепличной голове никогда бы не уложилось то, что я пережила за эти дни. Главное, что я изменилась не в худшую сторону. Понимаешь, не в
Вновь посмотрев на входную стеклянную дверь, я увидела, что пошел дождь. Да и дождем его было трудно назвать — самый настоящий ливень с холодным порывистым ветром. Одинокое дерево у входа. Казалось, еще немного и оно упадет. Тайфун был не только в моей душе, он был и на улице.
— Вам плохо?
Американец наклонился ко мне совсем близко, глядя своими испуганными глазами.
— Нет. Просто дождь.
— Ты боишься дождь?
— Дождя боюсь не я, а маленькие дети.
Но ты уже большая девочка. Дождь тебя не пугать. Лучше бы я была маленькая! Знаешь, чего я боюсь? Боюсь, что мне придется вернуться и я увижу, что никого нет. Ни Галины с корзиной, ни машины с братками. Ничего… Она говорила, что очень меня любит и никогда не предаст. Она стала женщиной, а есть такая вещь, как женская солидарность. И все же у нее мужская психология. Медицина не всесильна. Ей Смогли поменять пол, паспорт, но так и не смогли поменять психологию. Она не лесбиянка, но ей по-прежнему нравятся женщины. Она пожалела о том, что с собой сотворила. Пожалела. Ой, как же сильно она пожалела!
Я с размаху ударила кулаком по столу, чем привела американца в замешательство. Он даже вздрогнул.
— Ты же ничего не знаешь, — судорожно замотала я головой. — Да что ты вообще знаешь? Ничего! Неужели у меня никогда не будет нормальной жизни? Ты когда-нибудь ощущал страх? Хотя бы раз? Только не такой, как бывает у всех, а настоящий, похожий на ужас. Я не знаю, что мне делать. Кричать от собственного бессилия, на себе рвать волосы?!
— Тебе надо лечить? — спросил перепуганный американец. — Может, взять еще коктейль?
— Да пошел ты к черту вместе со своим коктейлем! Думаешь, если я напьюсь, то заглушу свою боль?! Я уже пробовала, и у меня ничего не получилось. Нет такого лекарства и никогда не было. Еще не придумали, — я окончательно упала духом. — Знаешь, до поездки в Америку я была совсем другая. Меня вообще ничего не волновало. Никто не мог достучаться в мое сердце. Никто. Я жила сама по себе. А теперь, теперь все совсем по-другому. У меня есть дочь. Понимаешь, дочь. Она красивая, чудная, но еще совсем крохотная. Я очень ее люблю. Ты даже не представляешь, как я ее люблю! У тебя есть дети?
— Нет, — покачал головой американец. — Пока нет.
— Тогда ты ни хрена не поймешь.
— У меня есть младший брат, — сказал американец.
— Это совсем другое. Ребенок, это ребенок… А братья или сестры… Знаешь, меня разлучили с ребенком. Ну скажи, разве можно разлучать мать дочерью?! Конечно, нет. А эти гады… Им все равно, потому что в них нет ничего человеческого. Ничего… Возможно, это Божье наказание за то, что еще совсем недавно я мечтала от нее избавиться.
Замолчав, я представила себе злосчастную плетеную корзину, лежащую в ней сонную малышку и с трудом сдержалась, чтобы не закричать.
— Тебя мороз?! — испугался американец.
— Это не от холода.
Не сдержавшись, я опустила голову и тихонько заплакала. Он растерянно взял меня за руку и нежно ее погладил. От этого теплого и дружеского жеста я почувствовала себя еще хуже и зарыдала во весь голос.
— Я отчетливо понимала, — из моей жизни исчезло настолько важное, что и все мое дальнейшее существование становилось бессмысленным. Я никогда не свыкнусь с мыслью о том, что у меня больше нет дочери. Воспоминания о том, что я бросила ее на чердаке с совершенно чужой женщиной, которую так глупо посчитала своей подругой, никогда меня не покинут, и я не смогу ходить по земле с таким страшным грузом на душе, — есть, спать, смотреть телевизор, встречаться с мужчинами, притворяться, врать самой себе и делать вид, что все хорошо. Ведь я сама бросила свое дитя на произвол судьбы. Теперь мне не нужно рассказывать, что такое настоящее горе. Теперь я знаю это непонаслышке.
— Хорошая погода, — напомнил о себе американец и потрепал меня по плечу.
Я подняла голову и увидела, что дождь прекратился, ветер стих и выглянуло солнышко.
— А это точно мебельный магазин? — спросила я.
Он расплылся в улыбке, галантно продемонстрировав блистательную фарфоровую челюсть, чем натолкнул меня на мысль о том, что в Америке и вправду все смеются по поводу и без него.
— Магазин занимать второй этаж. А первый — бар.
— А может, тут рядом есть еще один мебельный магазин?
— Есть, но он не рядом. Нужно пройти.
— Сколько?
— Что?
— Я говорю, сколько нужно пройти?
— Километров пять.
В этот момент входные двери распахнулись и на пороге появилась растрепанная и промокшая Галина с плетеной корзиной в руках. Я бросилась навстречу.
— Поосторожнее, Динку разбудишь! — не на шутку перепугалась она.
— А ты почему так долго?! Тут идти ровно пять минут. Где тебя черти носили?
— Ты видела, какой был дождь?
— Видела. Ну и что?
— Ничего. Если бы я в такой дождь с ребенком пошла, у малышки уже было бы воспаление легких.
— Так дождь черте когда пошел, а что ты делала до этого?
— Я кормила ребенка.
— Где? — уже тише спросила я.
— В одной забегаловке. Динка проснулась и начала кричать, что мне оставалось делать? Пришлось ее накормить.
— Ну и чем ты ее накормила?
— Конечно, смесями, чем же еще…
Я подошла к корзине и тихонько приподняла марлю. Малышка мирно покапывала. Рядом с ней лежала бутылочка со смесью, закутанная в небольшое столовое полотенце, в ногах — уже распакованная пачка памперсов.
— Вот и памперс новый надела, — продолжала оправдываться подруга. — Она еще навалила целую кучу. Девчонка растет прямо на глазах. Ходит по большому, как хороший мужичок.
— Сам ты мужичок, — рассмеялась я и протянула руки к корзине.
— Ты чего?
— Ничего. В конце концов это мой ребенок, я хочу сама его нести.
— Послушай, а к тебе братки на хвост не сели?
— Они вообще не обратили на меня никакого внимания.
— Это хорошо. А то я уже подумала…
— И что ты подумала?