Любовница. Война сердец
Шрифт:
Филипп, как и подобает жокею, был легким как тростинка, с чувствительными руками, и он демонстрировал вдохновенную верховую езду. Гарри, глядя на юношу, объявил, что он Шехерезаде понравился.
Затем появился Десерней. Он шел вверх по усыпанному лошадьми склону с востока своим решительным энергичным шагом, его волосы развевались и блестели на солнце.
София попыталась успокоиться, но тщетно. К тому времени, когда Жак подошел к ней, она была неспособна произнести ни слова, сам же он казался лишь немногим лучше. Остальные, слишком занятые, чтобы заметить это, занялись испытаниями,
София лишилась покоя, как будто все, что они говорили и делали вчера, было просто сказочным сном. В то время как все вокруг, включая Гарри, ободряли Шехерезаду и смотрели в другую сторону, Жак потрогал рукой нос пони, и его пальцы коснулись ее ладони. София, задрожав, подняла глаза вверх и смогла наконец заговорить.
Нужно было выбрать тему, которая бы не озадачила и не встревожила Гарри, что исключало все, о чем она сгорала от желания сказать. Но она попыталась.
— Сегодня утром я получила письмо от своего отца. Он возвращается домой на следующей неделе.
Затем она вспомнила его обвинение: «Ты прячешься за своего отца».
Жак бросил на нее быстрый взгляд, но сказал нейтральным тоном:
— Вы, должно быть, очень рады. — Через мгновение: — Насовсем?
— Нет, он получил назначение в Бельгию.
София не могла понять, показалась ли эта новость ему хорошей или плохой, потому что он устремил взгляд на летящие фигуры лошадей, теперь борющиеся друг с другом в состязании.
Она спросила:
— Как часто вы получаете известия от ваших родителей?
Он состроил гримасу, но ответил:
— Один раз в месяц или два.
София мягко продолжила:
— И как они пишут вам?
Жак повернулся:
— Что вы имеете в виду? — Это было почти грубо.
— С любовью? С привязанностью?
Жак отвел глаза, его лицо стало жестким, но он продолжал удерживать руку на шее Принца, лаская его за ушами.
— Как обычно. Их любовь к детям не меняется.
— Тогда… — она колебалась, — почему вы не вернетесь обратно? Когда Бонапарт пал, и Франция больше не в состоянии войны, разве это не подходящее время?
Он покачал головой.
— Я же говорил вам. Если бы не я, Рене был бы жив и наслаждался высоким постом в Париже, возможно, с женой и детьми. Я не могу смотреть в лицо своим родителям, потому что его гибель стоит между нами.
— Но вы не должны обвинять себя в этом. Это судьба распорядилась так жестоко.
— Нет, — сказал он. — Не судьба.
«Тогда твои родители потеряют двоих сыновей». — Однако она не сказала этого вслух.
Себастьян Кул постарался заставить ее подозревать Десернея. Он подошел так близко, как только мог, к тому, чтобы назвать его шпионом. Как Десерней мог быть им? Он был человеком сильных эмоций, и они заставляли его испытывать горечь по отношению к Франции. Он
Десерней стоял, не двигаясь и не видя ничего вокруг. Затем он обернулся и посмотрел назад, на Клифтон, на крышу фермы, наполовину скрытой в складке долины на западе, на лошадей и людей, перемещающихся по зеленому простору перед ним. Он избегал ее взгляда. Казалось, он собирался что-то сказать, но Гарри заговорил первым.
— Ты собираешься смотреть на Шехерезаду на скачках?
Он повернулся к Гарри и улыбнулся.
— Конечно. А ты?
— Конечно.
Затем Десерней произнес изменившимся тоном, не глядя Софии в глаза:
— Обещайте, что приедете покататься со мной верхом, послезавтра.
София посмотрела на него испуганно. Это был почти приказ. Он сказал быстро:
— Я приеду и заберу вас утром. Скажите «да».
— Да, — вымолвила она. Ответить по-другому она и не смогла бы.
Жак смотрел через плечо Гарри.
— Не берите с собой грума — я уверен, что вы превосходно знаете дорогу. Вы можете показать мне Фристонский лес.
София услышала стук копыт позади них и повернулась. Себастьян Кул скакал на своем сером гунтере со стороны Клифтона.
Увидев Кула, Десерней заторопился. Ему не хотелось портить впечатление от сегодняшнего дня этой неприятной для него встречей. София не могла сдержаться, поэтому спросила:
— Почему не завтра?
Жак повернулся спиной к приближающемуся всаднику.
— Завтра я еду в Нью-Хейвен. Пришел корабль.
Для нее такого рода разочарование было ново, и, к своему огорчению, она почувствовала, что готова заплакать.
Он быстро и горячо прошептал:
— Мой ангел, я тебя люблю.
У Себастьяна было впечатление, что он приехал не совсем вовремя. Эти двое разговаривали тихими голосами, не обращая внимания ни на мальчика, ни на занятие с верховыми лошадьми. Он не уловил ни слова из того, о чем они говорили, но если речь шла о чистокровных скаковых лошадях, Эпсом Даунсе или чем-либо еще, а не о них самих, он готов был съесть свою собственную шляпу.
Когда Себастьян подъехал ближе, он увидел, что София выглядела взволнованной, а Десерней — сердитым, полковник успокоился: немного солнечного света вернулось в его день.
Он остановил гунтера не слишком близко к пони и низко поклонился, оставаясь в седле и снимая шляпу.
— Моя дорогая кузина. — Он выпрямился и кивнул: — Добрый день, мистер Гарри. Месье, — его взгляд снова обратился на Софию. — Какая радость видеть вас в добром здравии! Но неужели вы никогда не отдыхаете? После напряжения вчерашнего дня, ужасов предыдущего вечера…
— Что вы имеете в виду? — Он был бесцеремонный дьявол, этот Десерней.
Себастьян же обращался только к ней: