Любовница

Вересов Иван

«Опять пишу тебе. Ты не отвечаешь на мейл и на мои звонки. Я пишу тебе на бумаге — так оно будет надежнее.

Много раз пропадали важные слова, потому что я не успевал сказать их тебе. А надо было. Случается, они придут и остаются какое-то время во мне, но пока собираюсь записать, думаю вот сейчас сяду спокойно, сосредоточусь и… а уже всё не то.

Было ли всё, что я делал для тебя «не то»? Не знаю, но попытаюсь понять.

Стерпи мой ужасный почерк и прочти это. Я обещал не писать, но не смог выполнить обещанное, прошел почти месяц и я не знаю где ты.

Я

много думал о тебе всё это время, и я думал о том, что моя любовь к тебе, вероятно, совсем не то что ты хотела найти.

Но я люблю тебя. Как бы мне хотелось забыть обо всём, что происходит. И чтобы была только осень и море, дом облицованный серым камнем, а весь внешний мир — за трёхметровым забором. Где-то там…и не мешает нам.

Возможно это путь к безумию. Это разделение мира на две части — в одной из которых ты и я, а в другой весь мир. Но тебе не нужен только я, тебе нужен и мир.

Не знаю осталась ли ты сейчас с тем человеком, к которому ушла, и стало ли тебе хуже, чем когда вы расстались в первый раз, если вы уже снова не вместе.

Наверно ты чего-то не поняла, что-то захотела доказать самой себе, раз решилась на такой шаг, как вернуться к нему и перепроверить. У тебя был путь — больше не встречаться с ним и жить с сомнениями, что не всё кончено, что ты зависима от ваших отношений, или встретиться и понять, что ты свободна. Ничем больше я не могу объяснить, что ты вернулась к нему.

За свободу приходится дорого платить, ты выбрала второй путь. Ценой за это был наш дом. Может и не слишком высокой ценой на твой взгляд, но сейчас я не о том. Я знаю, что тебе сейчас больно и нехорошо, но это пройдёт. Время, как прибой смоет с твоей души следы этой боли. Ты не будешь мучиться этим всю жизнь, лишь какое-то время.

Говоришь, что ты пожалела его, не смогла отказать. Я понимаю. Ты — человек, в тебе сердце человека, оно жалеет и сострадает, и никуда от этого не деться. Ты приехала к нему, а потом…потом тело подвело тебя, ведь так? И тоже потому, что ты —,человек. Я не осуждаю. Если ты вернёшься, то не стану упрекать ни одним словом. У меня нет на это права.

Однажды ты проснёшься совершенно свободной. Ты смелая девочка и не побоялась пойти и посмотреть в глаза человеку, который столько лет был тебе дорог, а потом стал чужим. Могу с уверенностью сказать, что он просил и даже умолял тебя вернуться. И это не потому, что я такой умный Гуру, просто это закон жизни и никому от него не уйти. Звёзды кажутся нам драгоценными лишь потому, что они недосягаемы, а если они лежат в кармане пиджака, то и цена у них, как у придорожных камней.

Ты изменилась. Я достаточно видел твоих фотографий, чтобы понять, что это не просто скованность перед объективом. Ты была с тем, с кем была, но сердцем уже не с ним. И ты не притворялась, не скрывала за весёлостью сожаление, или может жалость к нему, невозможность возврата к прошлому.

Однажды так же посмотришь ты и на меня.

Все мужчины одинаковы. И я не буду скрывать, что когда вижу твою радость с другим, то хочу сказать обидное, уязвить, замутить её. Но не в этот раз. Да ты была с другим, и я ревновал тебя, и всё-таки сейчас

я говорю с тобой с глубокой нежностью. На расстоянии многое видится яснее.

Я говорю с тобой не для того, чтобы ты жалела и меня. Да и зачем жалеть? Ведь я был с тобой счастлив. Странно, ты не ушла ещё, а я пишу «был».

Легче лёгкого сказать: «будь моей всегда». Скажи я так — и ты вернёшься, я знаю, ты ведь вернешься. И останешься, даже встретив настоящую реальную любовь, вернёшься из жалости ко мне. Легко опутать тебя цепью сострадания, но я не говорю так, потому что знаю — любовь требует свободы. Она должна владеть всем без остатка. А был ли я весь твой? Наверно, нет и не буду.

Если я позволю хотя бы и малой части тебя остаться со мной, твоё счастье будет неполным. Между тобой и тем, кого ты полюбишь, будет лежать бездна нашего с тобой мира, наш дом у моря…

Чтобы дать тебе свободу, я должен уничтожить его, разрушить, стереть все следы с твоей души. Если ты скажешь, что время пришло — я сделаю это, клянусь. Что у меня останется после — не знаю. Может быть воспоминания, может быть ничего, пустота. Я приму только те воспоминания, которые сохранят тепло и жизнь дней, что мы провели вместе, а мёртвый пепел прошлого мне не нужен. И тогда я не смогу вспомнить тебя. И даже тот образ, что я создал в своём воображении, уже будет не ты. Та часть меня, которая принадлежит и всегда будет принадлежать тебе, умрёт. Перестанет быть. Буду другой я. Не твой.

Рассказать ли тебе как я сейчас живу? В постоянном страхе, что потеряю тебя. Что завтра или послезавтра ты напишешь и это случится, и моя душа должна будет умереть.

Это было с самого начала так, возможно поэтому я обижал тебя часто, цеплялся к словам, искал в них то, чего не было, пытался рассмотреть наше будущее расставание.

Пойми и прости меня. Это не было желание пострадать, я не люблю страданий, да кто же их любит?

Сейчас я живу как во сне, но когда заставляю себя проснуться и взглянуть на факты как они есть, то вижу безысходность. Тупик.

Я не могу быть с тобой таким и так, как ты этого хочешь, и никогда не смогу. И ты не сможешь стать такой, как я хочу. Мы разные. Но главное, что я стремлюсь владеть тобой, всей тобой, а это невозможно — ты принадлежишь себе и только.

И вот я расколол мир надвое. В одной его части построил дом у моря, такой о каком всегда мечтал. В этом мире сколько бы мы ни спорили и ни ссорились, превыше всего наша любовь и близость. И в нём мы полностью принадлежим друг другу: я — твой, ты — моя, и мы не боимся это потерять.

В этом доме я засыпал и просыпался, обнимая тебя, наполненный удивлением и радостью не проходящей близости, со слезами счастья на глазах и горячей волной в сердце.

В этом мире, независимо от времени года — будь то дождливая осень, снежная зима, весна с её прозрачным мартовским льдом и ручьями, или дождливое грозовое лето — в этом мире над всем преобладало живое тепло нашей любви. Наш дом был недосягаем для холодных ветров разочарования. Я воздвиг вокруг него стены куда более высокие, чем трёхметровая изгородь из камня и железа.