Любовник Большой Медведицы
Шрифт:
— Пожалуйста! На удачу пану Владу.
Взяли мы деньги и распрощались с Шломо.
— Крохобор! — пожаловался Лорд, когда шли по улице. — Ты ему столько тысяч спас, а он всего сотню и отжалел. — И добавил, помолчав немного: — Потому шухер играем и агранды устраиваем. А он предпочитает все потерять, но за работу не платить как следует!
Направились мы к Гинте. Когда зашли в салон, увидел веселые лица хлопцев. Увидев меня, контрабандисты закричали:
— Ура-а!
— Здорово!
— Сюда его!
Увидел за столом
— Лишь бы только тихо!
В углу дремал гармонист Антоний.
Когда я подошел к столу и поздоровался, Болек Комета поднял руки вверх и провозгласил:
— Скажу и докажу вам, хлопцы, что по такому поводу, — он имел в виду мой побег, про который знало уже много хлопцев, — три дня и три ночи нужно стаканами… нет, не стаканами — ведрами водку глушить!
— Умно! — подтвердил Лорд.
— Лишь бы только тихо, — вставил Юрлин.
Началась гулянка. Я пил только пиво, и того помалу.
Не слишком здоровым я себя чувствовал. Антоний играл на гармони. А я платил за всех.
Потом, измученный шумом и гамом, отправился домой вместе с Юлеком и лег спать.
Узнал я: Юзеф Трофида отбыл срок и вернулся в местечко. Я попросил Юлека, чтобы разбудил меня вечером, в восемь. Однако проснулся сам без четверти восемь. Оделся и вместе с Юлеком пошел на Слободку. Там остановился.
— Ты, Юлеку, иди домой, — говорю ему.
— Ты смотри, чтоб плохо тебе не стало.
— Да я здоровый, иду всего только к Трофидам.
Юлек вернулся, а я пошел на подворье к Трофидам. Там все было как раньше. Через окно заметил горящую на столе лампу. Открыл дверь, зашел в избу. У лампы с голубым абажуром за столом сидела Янинка, уперев подбородок в ладони. Девочка долго смотрела на меня через зал, а потом, закрыв книжку, сообщила:
— А я вас ждала!
— Да? А откуда знала, что приду?
— Я знаю, — Янинка усмехнулась. — Мне кошка рассказала. Она у мельницы рыбу ловила, а после все умывалась и умывалась.
Янинка показала мне, как умывалась кошка.
Послышались шаги в сенях, и в зал вошел Юзеф Трофида.
— А, это ты!.. Я тебя ждал. Знал: вернулся ты. Ну, файное дело? Выпьем чего? Чаю, водочки?
— Чаю лучше.
— Ну и лады. Сейчас мы бурду эту сладим!
Юзеф пошел в кухню. Удивило меня, что Гели дома не было. Думал, она в город пошла.
Когда стали чай пить, принялся я расспрашивать Юзефа, что делал, пока меня не было. Потом рассказал подробно про свои приключения. Янинка слушала, но
— Как Геля поживает?
Лицо Юзефа исказилось судорогой. Глаза широко раскрылись. Долго смотрел на меня, не отвечая. Тут я услышал тихие всхлипы. Янинка встала и пошла в спальню. Я понять не мог, в чем дело. Отчего простой вежливый вопрос про Гелю их так расстроил?
Наконец Юзеф выдавил из себя:
— Так ты… ты вправду не слышал?
— Нет. А что такое?
— Нету Гели, — ответил Юзеф, понурившись. — Нету ее. Нету больше.
— Умерла?
— Она… — Юзеф повернул голову, тяжело, натужно, будто груз привешенный поднимал, потом встал зачем-то и сказал очень тихо:
— Повесилась она.
— Повесилась?
— На груше.
Меня та новость как молотком ударила. Сижу и ног под собой не чую. Вдруг — непонятно, почему — вспомнилась мне Геля на лестнице в саду. Срывает яблоки, а расфранченный Альфред с тросточкой в руке стоит и подсматривает за ней. Говорит что-то ей. Она краснеет. Потом Альфред тянет руку и гладит ее по икре.
— Зачем она так? — спрашиваю.
Юзеф долго смотрел мне в глаза. Вижу, не понял вопроса. Тогда повторил.
— Зачем? — выговорил Юзеф тихо. — Затем, что беременная была.
— А-а…
— Так. Беременная была и боялась, что станут говорить про нее. Какая дура, дура… Пока я есть, никто б ее и пальцем не тронул, а она…
Поздно вечером я вернулся домой. Юзеф предлагал мне пожить у него, но я сказал, что поговорю с Петруком и Юлеком. Обидно мне было ужасно и гнусно на душе. Ненависть к Альфреду во мне просто кипела. Шел, задумавшись, и не заметил даже, когда свернул не в ту сторону. Осмотрелся наконец: дом какой-то знакомый. Ага, это ж Еськи Гусятника хата!
Пошел к дверям и постучал. Через минуту услышал в сенях голос Еси.
— Эй, кто там?
— Я это, Владек.
— А, сейчас!
Отомкнул торопливо дверь, впустил меня. Комната была пуста. На столе лежала какая-то еврейская книжка, на ней — очки в роговой оправе.
— Может, выпьешь? — спросил Еся. — Вишневка есть отличная. Жена делала. Золотые руки!.. Ах, какие у женщины руки! Брил-ли-ан-то-вы-е!
Принес графинчик вишневки, и выпили мы с ним несколько рюмок. Жиды стаканами пить не любят. Начали говорить о разном. Про мой засып Гусятник уже знал.
— Кто-то нас заложил у Бомбины, — говорю ему. — Иначе ни за что бы они мелину нашу сами не отыскали! Засада была. И засели, точно зная, что мы идем. Понимаешь?
— Его работа! — заявил Еся убежденно.
Ни имени, ни фамилии Альфреда сказано не было. Но я и так хорошо понял, про кого он.
— Его, говоришь, работа?
— Его. Что б мне счастья не знать! Чтоб я так за женой и детьми смотрел! Его.
Еся замолчал. Молчал и я. Долго это длилось. Потом, неожиданно для себя, говорю: