Любовник ее высочества
Шрифт:
– Никак.
В очах принцессы блеснул надменный огонек.
– В том-то и дело. У меня нет оснований вам доверять.
Голос Энни упал.
– Но я нужна вам, желаете вы это признавать или нет. У вас в свите нет никого, верного вам, кроме Префонтейна, но его слишком хорошо знают, поэтому не во всех случаях его можно использовать. А вам нужна женщина, сметливая и способная держать язык за зубами. – Энни говорила уверенно, обе они знали, что она права. – Фронтеньяк не может сделать для вас ничего: она слишком робкая. Фескье сообщает
Презрительный взгляд исказил лицо принцессы.
– Все это для меня не новость. Эти люди бывали полезны мне, но я никогда не была настолько глупа, чтобы им доверять. И, конечно же, я не настолько глупа, чтобы доверять вам.
– Ну так и не доверяйте. Но располагайте мной.
Принцесса невесело рассмеялась.
– Корбей, вы или самая смелая дура, которую мне доводилось встречать, или самая отъявленная лгунья. Не могу решить, кто.
Энни почтительно присела.
– Ни то, ни другое, мадемуазель. Сейчас я самая усталая фрейлина во всей Франции. – Она взглянула на первые лучи восходящего солнца, позолотившие окно. – Я выполнила то, что вы мне поручили, и сказала то, что была должна. Могу я откланяться?
После секундного размышления Великая Мадемуазель указала на закрытую на засов дверь.
– Хорошо. Вы можете идти.
– А как с моим предложением?
– Посмотрим, мадам. Посмотрим.
19
Далеко за полночь Великая Мадемуазель высунулась в открытое окно своей спальни и глубоко вдохнула, надеясь почувствовать прохладу от Сены, тихо текущей внизу. Но воздух был влажный и застоялый, как на чердаке. Разочарованная, она вытянулась на каменном подоконнике, но он тоже был теплым.
Внезапно до нее донеслось еле слышное звяканье металла о металл, грохот дерева по камню, скрип кожаных ремней и монотонный стук копыт по мостовой. Она понимала, что эти звуки означают скорую беду. Дрожь пронзила ее от корней волос до кончиков пальцев.
Она быстро погасила обе свечи в комнате и ощупью добралась до окна. С начала осады наружные стены Тюильри были не освещены, и отсутствие света мешало видеть берега Сены. Ее глаза, с трудом привыкая к темноте, разглядели процессию, осторожно продвигающуюся вдоль дальнего берега реки.
Армия. Но чья? Она должна это узнать. Префонтейну можно было верить, но посылать за ним сейчас означало привлечь к себе пристальное внимание. Она подумала, не разбудить ли Фескье, ведь Фронтеньяк не знает никого из Фронды. Больше никого нет. Впрочем…
Луиза поспешила в соседние покои, прошла мимо спящих на кушетке женщин и осторожно присела возле одной из них. Первое, что она сделала, – закрыла ей рот рукой, и Корбей открыла глаза с выражением испуга. Луиза требовательно прошептала:
– Пойдемте со мной, и ни звука. Вы мне нужны.
Корбей
Вернувшись в спальню, Луиза подвела Корбей к окну.
– Вы хотели мне помочь. Это ваш шанс.
Несмотря на умение прятать свои истинные чувства, Луиза не смогла скрыть дрожь в голосе.
– Слушайте. Они идут. Если это наши полки, мы спасены. Но если это войска Тюренна, нельзя терять ни минуты. Мы должны известить Конде, предостеречь его.
Корбей вглядывалась в нестройную колонну, которая, шурша, двигалась вдоль набережной. Голос ее был тих, но решителен:
– Это должен быть монсеньор принц. Посмотрите внимательнее. Они двигаются к Шарантону. Если бы это были войска Тюренна, они обязательно бы столкнулись с нашим лагерем. Тогда был бы бой – или, по меньшей мере, тревога.
– Пожалуй… И Тюренн никогда не атакует ночью. – Луиза, успокоившись, обессиленно упала в кресло, нервно обмахиваясь веером из страусовых перьев. Слова Корбей подтвердили ее собственные надежды, но остатки сомнений все еще тревожили ее. Она недоумевала – почему ее не известили о передвижении. Монсеньор принц должен был послать ей сообщение.
Как она может предотвратить катастрофу, если ей ничего не известно?
Луиза разглядывала молчаливую женщину у окна, ее мучили сомнения. Не делает ли она серьезной ошибки, втягивая в это Корбей? Нет, не делает, – решила она. Луиза наблюдала за ней последнее время, и инстинкт говорил ей, что этой молодой женщины можно не опасаться, она не похожа на интриганку. И сейчас самое подходящее время, чтобы использовать ее. Хотя их конфликт из-за Филиппа внес в их отношения мучительный разлад, жена Филиппа больше всех подходила для поставленной задачи. А это сейчас самое важное.
Принцесса заговорила так небрежно, как если бы обсуждала жару:
– Если Конде снялся с места, Тюренн закроет город.
Тогда все, что они могут сделать, только ждать, а это она ненавидела больше всего на свете.
Корбей помолчала, а потом сказала то, что думала и Луиза:
– Битва начнется завтра утром.
– Да, завтра.
Печаль и ликование переплелись в душе Луизы. Завтра. В этом слове теперь была вся ее надежда, завтра могло быть самым великим днем ее жизни.
На мгновение силуэт Корбей попал в луч света: поза строгая, как у римской статуи, стройная фигура, пряди темных волос, обрамляющие точеное лицо и мягкой волной падающие на плечи.
Корбей прошла через темную комнату в гардеробную, на ощупь нашла кремень и зажгла свечу. Тени, рожденные тусклым светом, превратили комнату в подобие мрачной могилы, слабый свет казался зловещим, угрожающим. Корбей поставила свечу возле Луизы и вернулась на свое место.
Луиза сохраняла на лице равнодушное выражение. Жена Филиппа осторожно взяла у нее из рук веер и стала обмахивать их обоих. Веер шелестел, распространяя острый, особый запах духов Луизы, но дело было уже не в жаре, а в вопросе – выживут ли они.