Любовник из провинции. Наваждение
Шрифт:
Улыбка слышалась в ее голосе, когда она ответила: восточный кофе в греческой лавочке стал моим любимым напитком.
И начала мило болтать о том и сем, сказав, как бы между прочим, что в такую несносную погоду у нее апатия и она почти не выходит... Но завтра собиралась для поднятия духа поехать и выпить этого изумительного кофе...
Митя же понял, что ему вежливо отказывают - апатия... Но - кофе?? Это что-то, хотя в устах такой дамы ничего может не значить, кроме выражения симпатии... Он уловил, что посреди какой-то длинной фразы о какой-то потрясающей книге, которую
– голос Беатрикс замер и Митя вдруг ощутил, что с ним хотят попрощаться, еще раз извинившись за поздний звонок, повесил трубку.
И стал разбираться в этом коротеньком разговоре.
С одной стороны ему как бы назначали свидание в лавке грека, с другой - она могла бы сразу пригласить его к себе... Мадам была хотя и мила, но так далека, безразлична, чужда,- что Митя терялся в догадках, что же?..
Однако доброе дело она все же сделала: отвлекла его ото всего, что произошло с ним за вечер.
Поутру Митю вызвал к себе В.В. и сообщил, что Нэля с Митей прилетают в начале следующей недели.
Они были с В.В. в кабинете вдвоем и Митя, вспомнив вчерашнее свое обещание Анатолию, решился.
– Виктор Венедиктович, я слышал, что Анатолий уезжает? Будто раньше времени?.. Из-за тяжелого состояния жены?
– Вы правильно слышали. Ей нельзя оставаться там одной - мать у нее человек очень неуравновешенный, скажем мягко... Самый оптимальный вариант, - ответил В.В., роясь в каких-то бумагах и не глядя на Митю.
Он явно не желал продолжения разговора на эту тему.
Но Митя, схватив себя за все части, напрягшись и поборов возникающее в такие минуты чувство неуверенности и готовности согласиться, снова сказал: Виктор Венедиктович. Анатолий вчера был у меня в состоянии полной прострации: он не МОЖЕТ отсюда уехать! И, думаю, вам будет легче потому что...
– Митя помолчал, решая,
говорить или нет,- и все же сказал: потому что он - человек
мстительный, злой и... ущербный.
В.В. молчал, все так же не глядя на Митю. Потом вздохнул и по-человечески, даже - по-отечески, сказал: как же мне с вами, ребята, тяжко! Вадим Александрович, я приму к сведению ваше мнение. Спасибо (будто он сам не знал Анатолия!).
Митя понял, что разговор окончен.
К дальнейшему, - Анатолий остался.
Днем, сидя за перебиранием бумаг и бумажек и вспоминая разговор с Беатрикс, решил, что после работы отправится домой - никто его никуда не приглашал, а упоминание о греке было данью светской вежливости.
Но стоило ему выйти из здания офиса, как сами ноги понесли его в лавку грека Пикояниса, - он понял, что вечера в своей хате не вынесет.
Грек сначала вроде бы не узнал его или сделал вид, что не узнал, но когда Митя напомнил ему некоторые детали, обрадовался и закудахтал: Ойя, испанец! Я уж думал, что ты уехал на свою родину и там, за милую душу, укладываешь бычков на вечный покой!
– Почему ты решил, что меня здесь нет?
– Спросил Митя, жутко польщенный сравнением с тореро.
– Потому что ты долгое заходил ко мне, а та дама - заходила. И потому что ты - чужой в этой стране, в которой и я - чужой, и никак
– Глаза у него подернулись влагой и он, достав табакерку, засунул по понюшке в одну и другую ноздрю, подождал мощного чиха, утерся платком и продолжил: наши земли похожи - они каменисты и суровы и о них уносишь лишь воспоминания. И мы не сможем их забыть никогда.
Митя не стал переубеждать грека в том, что он и не испанец и уж совсем не тореро, а даже присовокупил из Гарсия Лорки: ай-яй, петенера-цыганка, ай-яй, петенера! И место, где ты зарыта, забыто наверно. И девушки, у которых невинные лица, не захотели, цыганка, с тобою проститься. Шли на твое погребенье пропащие люди, люди, чей разум не судит, а любит...
Прочел он по-испански и грек, ничего не поняв, однако уловил тон стиха и задумчиво покачал головой: так, испанец, так...
И вдруг вскочил и умчался во внутренние комнаты с необычайной для своей комплекции быстротой. Вышел он быстро, неся что-то, покрытое красным шелком.
– Послушай, испанец, мне случай занес в лавку настоящий костюм тореро. Я сразу подумал о тебе. Он - небольшой, да ведь и вы, тореро, - крошки...
Грек сдернул плащ (а это был он) и перед митиными глазами предстал костюм тореро, который стоил, повидимому, несколько ми
тиных зарплат. Ему до одури захотелось его иметь. Тем более, что
здесь, в Америке, он узнал, что его знак зодиака - ТОРО - бык.
Сначала он даст аванс, а потом частями с каждой получки...
Договорится он с греком! И не станет тот драть с него бешеные бабки, надо думать.
Грек попросил Митю надеть костюм, что тот незамедлительно и сделал. Костюм пришелся в самое то и Мите стало казаться, что бабушка говорила в его детстве - у них в роду были испанцы... Так это или не так, - теперь не узнаешь, но Митя чувствовал, как вскипает в нем кровь и захотелось, закинув голову, читать и читать Лорку...
Грек смотрел на него и думал, что, конечно же, этот малыш не испанец, но сколько в нем испанской стати сейчас, как надменно лицо, узкое, с высокими скулами, как тяжел и непроницаем взгляд оттянутых к вискам глаз...
... Красавец, подумал грек, скольким женщинам он еще принесет и
счастья, и несчастья!..
В эту минуту в лавку вошла мадам Беатрикс. Она была в клетчатой накидке и черной шляпе. Изумилась и восхитилась, увидев Митю в костюме тореро. А он смутился.
Поняв обстановку, мадам спросила: сколько? Грек назвал сумму, среднюю, - не грабительскую, и пока Митя в онемении стоял посреди лавки, купля костюма состоялась и Беатрикс увлекала Митю на улицу.
Он не переоделся, только сомбру грек засунул в пакет вместе с митиным официальным рабочим костюмом.
Что было еще хорошо в этой стране, так это то, что ты мог идти по улице в чем тебе заблагорассудилось, - хоть в костюме китайского мандарина.
Ведь если в Союзе бы он так вышел на улицу, все бы рты пораззевали, решив, что какой-то циркач выскочил в своем сценическом костюме пожрать в ближайшую забегаловку.
Беатрикс была на машине "сааб", - которую она вела с хорошей лихостью.