Любовник из провинции
Шрифт:
Так это и было.
Им нанесли на стол всякой экзотики и они вальяжно уселись в уютных полукреслах, пробуя блюда под легкую, ненавязчивую китайскую музыку и говоря,- в первые полчаса - исключительно о качествах и вкусе блюд...
Насытившись и закурив, - В.В. толстую сигару, с которой он возился всегда, почти как с женщиной, Митя, - как субъект нервический, - тоненькую длинную сигарету, - они подошли к главному.
– Смотрю я на вас, Вадим Александрович, и думаю опять и опять, - как сильно вы изменились! В лучшую сторону. Солидный человек, отец многочисленного семейства!.. Уверен, что Нинэль
У вас был когда-то такой лозунг: в сорок лет стать Министром иностранных дел (Митя кивнул)?.. Ну, что ж, с Министром пока подождете, а будет у вас сложное и почетное дело, и вы справитесь. Не то, что справитесь, я неверно выразился: это - ваше дело. Для вас, вашей сущности.
Ведь я за вами внимательно наблюдал! И понял, что вам нужно. Но сначала пройдя весь угнетающе скучный и безинтересный путь здесь, который вы с честью прошли...
В.В. с улыбкой, хитро посмотрел на Митю и сказал: и все равно, вы ухитрялись успевать быть тореро, дуэлянтом,- да, именно так!
– любителем и любимцем женщин! Это-то и замечательно. Это важно.
В.В. занялся своей потухшей сигарой - раскуривая ее, попыхивая, подпаливая зажигалкой...
А Митя тускло смотрел на него и думал пришедшее внезапно: поздно. Дорогой мой В.В, - поздно! Вы слишком долго держали меня в рассоле и я помягчел, как неправильно изготовленный овощ. Меня нельзя употреблять, я сдох, прокис. На вид - крепок и хорош, - все как надо: зеленые пупырышки, гладкий бочок, - настоянного цвета, а тронь... Ах, В.В.! ПОЗДНО.
... Мне кажется, что я уже не смогу скользить по жизни как лис,
кривляться как обезьяна, рыскать как серый волчара... У меня исчезает жажда славы, я перестаю быть авантюристом и мне скоро захочется, чтобы я умер не от пули, а от, к примеру, грыжи, в своей постели, на глубокой старости лет, окруженный детьми, простившими меня, и - ничего не знающими внуками...
В.В. разобрался со своей сигарой, взглянул на Митю.
И натолкнулся на тусклый потухший взгляд смертельно уставшего человека.
В.В. испугался и пронзительный звон тревоги наполнил его голову.
– Что с вами, Митя?
– Спросил он совсем неофициально, как заботливый отец, - вам плохо?
Митя встрепенулся, собрал все свои силы и обаяние и сказал: что вы, В.В.! Никогда! Я подумал о том, что вначале мне будет грустновато...
И Митя улыбнулся своей обезоруживающей мальчишеской улыбкой, которая сделала его лицо прежним, митиным, - тех давних уже лет.
У В.В. отлегло от сердца, но он все же сказал: конечно, я понимаю, ходить сейчас в присутствие ужасно, неинтересно, скучно. Поболейте. Чуть-чуть. Гриппом... Посидите дома со своей очаровательной Нэлечкой.
В.В. даже в лице изменился, - так он досадовал на этого упорного Г.Г., который и слышать не хотел никаких возражений: пусть еще посидит, прошипел - прошелестел он и никто ему не посмел возразить.
В.В. снова посмотрел на Митю.
И В.В. успокоенно подумал: во время. Не поздно. В самый раз. Митя стал мужчиной.
А Митя, хлипкий на вид, но никогда не болевший, и в самом деле заболевал. И не понимал - чем. Вдруг, среди дня на него наползала, наваливалась тоска. Она давила и жала, голова становилась пустой и гулкой. Поиздевавшись, тоска убиралась и сменяя ее, влетала тревога со своими бубнами, танцами, тряской. И тогда из глуби выныривало то словечко: ПОЗДНО.
И Митя не знал, что делать.
Он пил какие-то патентованные средства, транквилизаторы, - потихоньку от Нэли, чтобы она зря не волновалась. Они на корот
кое время помогали, но потом все приходило в той же последовательности.
Он боролся.
Всеми возможными средствами, уже сам, без лекарств. Стал болтливым и шутником. Потому что, когда он говорил, ТЕ притихали... Но не будешь же все время нести чушь, - вон и Нэля стала посматривать на него с боязливым интересом.
Тоска и тревога, побесившись и разрушив его устоявшийся было мир, как налетали внезапно, так внезапно и исчезали, а он оставался, опустошенный, мокрый от пота, без сил и мыслей. Но все равно группировался для следующего их удара, - сжимался, гнал этих гостий внутренним с ними пренебрежительным монологом, уверяя, что силен и ему нечего и некого бояться. Боялся он только
воспоминаний...
Митя похудел и стал похож на себя прежнего, только глаза его выдавали: странно опустошенные, как бы покрытые пеленой тягучей тоски.
Он заказал себе притемненные очки и стал ходить в очках. Так было легче.
Нэля переполошилась: что с тобой? Ты, что? Слепнешь?
– Да нет, - смеялся он, - интересничаю. Применяюсь к новой обстановке. Как тут говорят - меняю имидж.
Нэля успокоилась, а В.В., увидев его в очках, одобрительно отметил: очень верно. Вам идут очки.
Так шли дни, недели, месяцы, - в постоянной тревоге и борьбе. И когда однажды Митя, встав утром, подумал, что больше не выдер
жит, - совершит что-то безумное, понял, что ИХ нет. Они, - и
черная тоска, и сумасшедшая тревога, - ушли и кажется, навсегда.
Он победил их.
А днем позвонил В.В. и сообщил, что из Москвы прилетает "важная птица" и Митя во второй половине дня завтра должен придти на прием к той "птице".
До этого может заниматься, чем хочет, - хоть бежать на свидание, засмеялся В.В. и уже серьезно добавил: отдохните, подумайте, как будете говорить с ним... Удачи. Я буду поблизости, так что - не волнуйтесь, Митя...
Митя вдруг ощутил силу и радость. Все закончилось. Заканчивался этап его жизни, и тоска и тревога вполне объяснимы и естественны. И ничуть не поздно!
Он почувствовал себя победителем, свободным ото всего и от всех.
Нэля была уже значительно беременна и очень тяжело на этот раз носила, - это говорило о том, что будет девочка.
О дочери Митя думал с восторгом.
Счастливый день перемен выпал на буйную сказочную весеннюю погоду.
Небо было голубым как глаза незнакомки, ветерки, ласковые и шаловливые, перелетали с малого листка на листок, - все в мире было гармоничным и прекрасным.