Любовник из провинции
Шрифт:
– Кто ты, черт тебя побери!
– Амбалистый разозлился, скорее всего из-за Джоан.
– Русский, - ответил Митя, - не добавив, - советский,- чтобы еще потянуть игру.
– А-а...
– начал было презрительно амбалистый, русских они знали, те кучно селились и толпились на Брайтоне...
Митя не дал ему додумать и произнес: советский.
Амбалистый подскочил к нему и стал трясти ему руку со страшной силой, вопя: парень из Советов у нас! Эй, парень из Советов у нас!
Такого еще не было, чтобы к ночи, один, в кое-какой
Это была сенсация!
Джоан стояла, широко раскрыв свои глазищи и приоткрыв рот.
А Митя вдруг устал. Он знал наперед, что сейчас будет: братание, крики, выпивка и прочее. Он вернется к себе под утро. В.В обо всем узнает... И опять натворил Митя это все из-за женщины!..
На крик парня люди повылезали из дверей, повысовывались из окон, всем хотелось посмотреть на советского, который в такой час и один притаранил к ним в гости.
Митя начал тихое отступление, - мозги как-то сработали! Парень же удивился, - только что разговаривали и вдруг этот советский уходит?..
– Ты куда, камрад?
– Закричал он, но Митя махнул рукой и тоже крикнул: завтра! Я завтра приду!
Джоан куда-то исчезла, парень посмотрел вслед Мите, перекатил жвачку туда-сюда,- это помогало мыслительному процессу, ругнулся и подумал, что никакой этот парень не "совет"!
Во-первых, приставал к Джоан, во-вторых, не захотел побрататься с угнетенными братьями, в-третьих...
Верняк, какой-нибудь студентик из Европы и надо было дать ему в морду! Брехло! "Совет" он!
Митя бежал. Он понял, что случаем спасся, - если бы еще повременил тот парень, - Митя пошел бы с Джоан и что было бы?!. Что? Да нашли бы тебя, придурка, скорее всего где-нибудь на свалке дней через пять, а то и больше. Но дни бы уже ролей не играли.
Тоненький гортанный голосок позвал: миста-а...
Перед ним стояла Джоан.
Какими-то своими проходами она оказалась раньше него на этом углу. Митю бросило в пот, - он оглянулся: парни смутно белели
вдалеке и он, подавляя задых от бега, остановился.
– Миста-а хочет ко мне?
– Спросила Джоан и протянула к нему руку, еле видимую в темноте.
– Пусть не боится, это рядом. У меня никогда не было советских, - добавила она, округлив и глаза и покрытый белым перламутром рот.
... А у меня не было и никогда не будет негритянки!.. подавляя сожаление, подумал Митя, а вслух сказал: я только хотел узнать,
куда забрел?..
Джоан рассмеялась: она как ребенок словам не верила, а верила глазам, тону, рукам, которые нервно теребили сигарету...
– маленький советский хочет ее!
И она повторила, убеждая его: тут рядом. Никто не придет. Это мое время. Тут...
– и Джоан показала на соседний дом.
... А не пойти ли всем указам и правилам к чертям? подумал он мимолетно, но усилием воли заставил подавить в себе это лихое и опасное чувство вседозволенности, которое жило
– притаясь и ожидая своего часа.
Он это чувство победил и позволил себе лишь воровато схватить Джоан в объятья и прижаться пылающим лицом и губами к ее открытым грудям, твердым и маленьким как яблоки. Он с усилием оторвался от нее и, прошептав пересохшими враз губами, - малышка Джоан, я вернусь, обязательно вернусь! Бросился бежать.
Джоан огорчилась, но ненадолго, потому что ощутила за корсажем хрустящую бумажку в десять долларов - ни за что!
– и приплясывающей походкой направилась обратно, уже не думая о маленьком красивом сумасшедшем советском или кто там он.
Митя провел следующий уикенд в загородной резиденции, куда выезжали сотрудники с женами и детьми. Он отказывался от всегдашнего виски, гулял в одиночестве, мучаясь своей трусостью и остро сожалея, что не пошел с Джоан, вспоминая с тоской ее прелестное тело, ее юное прекрасное лицо и маленькие твердые груди.
Она наверное совершенно другая, чем его женщины!
– и он, болван и трус!
– Не познал ее.
При свете дня его приключение не казалось уже таким опасным, а Джоан стала символом недоступной желанной женщины и он шептал: ах, Джоан, какой я дурак!..
Но его думы и мечты были прерваны.
К нему будто невзначай подошла Риточка и предложила выпить, благо все разбрелись, кто куда.
Митя с неохотой пошел за ней, - пить не хотелось, говорить с Риточкой было не о чем, влюблен в нее он не был.
Но зато Риточке было о чем поговорить с Митей. Когда они наполнили бокалы и расположились в удобных плетеных креслах, Риточка подняла на него сияющие глаза и сказала: выпьем, Митечка!
– И сообщила: я - беременна! Представляешь? От тебя! У нас будет ребенок!
Митю, пребывавшему в мечтах о Джоан, будто шарахнули ведром по голове, а потом из того же ведра облили ледяными помоями. Он молча уставился на Риточку.
А та щебетала: я все продумала. Я рожу, как бы от Тольки, он будет счастлив, конечно! но фиг ему - счастье! Я люблю только тебя! Мы уезжаем через год, так? Ты приедешь через два! У нас уже будет большой сын! От Тольки я уйду, со своим французским в Союзе не пропаду! Тебе пока разводиться не надо, ты станешь приезжать к нам... А там видно будет! А если девочка? Я хочу назвать ее Катюшка, тебе нравится? Если мальчик, обязательно Митя!..
Митя слушал бредовые риточкины речи и понимал, что это - суровая реальность.
Сколько бы он не убеждал себя, что это бред, что Риточка сумасшедшая, и то, что он слышит, - лишь безумные мечты, принимаемые ею за действительность!..
– он знал: это правда. Посмотреть хотя бы в ее сияющие, вполне нормальные глаза, более нормальные, чем за все то время, что он ее знает. Неужели он не мог выгнать ее тогда? Вышвырнуть, выбросить! Позвонить Анатолию, в конце концов, - и пусть бы ее отправили в Союз и посадили там в психушник!