Любовник тетушки Маргарет

Чик Мейвис

Услышав, как Джоан вздохнула, я выжидательно подняла голову и поняла, что разгадала знак правильно. Мах, вступительный мах. И вдруг вместо того, чтобы принять предстоящее как неизбежность – за столько лет я уже привыкла ко всевозможным вариациям того, что она собиралась сообщить, – я почувствовала, как во мне закипает ярость.

– Господи, тетушка Эм, какие же сволочи эти мужики!..

Ну вот. Снова завела свою песню. Так я и знала.

– Представляете, что он сотворил в субботу? – Она сделала паузу.

И тут

случилось нечто неожиданное. Вместо того чтобы сказать: «Нет, не знаю, расскажи» или «Ох, ты моя бедняжка…», как всегда делала добрая тетушка Эм, я выпалила не то что неприветливо, а прямо-таки язвительно:

– Нет, Джоан, не знаю. Что же такого сотворил этот овощ в субботу? Изжарил кенара в микроволновке?

Джоан посмотрела на меня. Мах. Взгляд был удивленно-обиженным. Рот так и остался открытым, но из него не вылетело ни звука. Что ж, вот и прекрасно. Испытывая невыразимое мстительное удовольствие, я продолжила, считая на пальцах:

– Джоан, я уже наслышана о Шоне, Роберте, Лусиане, Енохе. Теперь еще один, точно такой же, как все предыдущие. Какой из известных сценариев был разыгран на сей раз? Дай догадаюсь. Он валялся в постели до трех часов дня? Чинил свой мотоцикл твоим хлебным ножом? Когда он встал наконец в три часа, ты обнаружила, что в постели он был не один? – Мой голос звенел. Пучок волос, похожий на паклю, свесился снова, она опять стала одноглазой. – Надел твое любимое белье? Не хочет пополам платить за телефон? Съел кенара, зажаренного в кляре из дерна?

Мах – и она глухо сказала:

– Да, он изменил мне с другой. – Волосы упали, закрыв глаз.

– Меня это не удивляет! – крикнула я. – Тебе следует чаще мыть голову!

Она моргнула единственным глазом.

– По крайней мере, он хоть с кем-то спит. По крайней мере, вы спите вместе… – К этому моменту мне уже стало стыдно. – Бьюсь об заклад, что даже кенар до того, как он его изжарил, делал это!

Глаз выпучился.

– Тетушка Эм, – робко произнесла она, – разве канарейки это делают?

– Провались все к чертовой матери! – завопила я. – Очень жаль, если не делают!

Джоан подошла ближе, озадаченная, нерешительная, и добавила:

– Но у меня вообще нет кенара…

– Теперь и не будет, – ответила я, едва сдерживая смех. – Ты ведь не собираешься его завести?

У нее был такой скорбный вид, что меня стали мучить угрызения совести. Я взглянула на часы. Через полчаса предстояло отправляться в дом миссис Мортимер.

– Прости, не знаю, что на меня нашло. Наверное, расстроилась из-за отъезда Сасси. – Хотя я точно знала, что дело вовсе не в этом. – Пойди сделай себе чашку кофе и, пока я не ушла, расскажи все.

Есть исполненная невыразимой нежности картина «Испытание», кажется, Тинторетто – да, поскольку она хранится в Венеции, конечно, она принадлежит кисти ее вездесущего гения, этого ненасытного стяжателя славы, – на которой изображена

Мария, поддерживающая спотыкающуюся Елизавету, или, что более вероятно, помогающая ей подняться с колен. Сердце, не чуждое загадочной всемирной Женской солидарности, не может не дрогнуть, когда смотришь на то, как они стоят, слившись воедино в общей радости или – не исключено – печали. Святые по краям полотна взирают на них, озадаченные и отчужденные, не посвященные в тайну. Помню, когда я впервые увидела эту картину, у меня хлынули слезы. Я подумала тогда о себе и Сасси, о себе и Джилл, о своей матери, о нас с Лорной. Сейчас, вспомнив все это, внесла в список еще и Джоан.

Она вернулась с двумя чашками кофе и с еще более унылым выражением лица.

Я отложила фланельку, которой полировала стекло.

– На этот раз, – сообщила Джоан, – все гораздо хуже, потому что я его действительно люблю.

– Понимаю… – сочувственно кивнула я. Всех предыдущих она тоже любила.

– И ведь все как будто шло замечательно. Даже через год нам было так хорошо в постели!

Я подняла брови:

– Ты хочешь сказать, что обычно через год это проходит?

Она кивнула.

Любопытство на время пересилило Женскую солидарность.

– Если ему так хорошо с тобой, зачем тащить в постель какую-то другую женщину?

– Я его тоже об этом спросила. – Она сморгнула слезу. – Он ответил, что ему просто стало скучно. При этом утверждает, что по-прежнему меня любит. – Я сидела, изо всех сил сжав губы. – И я его люблю.

– Ну, если так, – сказала я с обреченностью, выработанной долгим опытом общения с Джоан, – прости его и забудь о случившемся.

– Я пытаюсь, – горестно призналась она. – Но это так больно.

– Да. – Я погладила ее по волосам, которые на ощупь напоминали промасленную ветошь. – Могу себе представить.

Слава Богу, что только представить, подумала я, отметив про себя, однако, что могла бы испытывать и побольше радости от этой своей непричастности.

Из своей каморки появился Рэг. Но, бросив быстрый взгляд на Джоан, потом на меня своими вращающимися как на шарнирах глазами, тут же сконфуженно ретировался. Последовав за ним, я попросила, чтобы он сегодня был особенно предупредителен с Джоан. Он весьма угрюмо ответил, что всегда предупредителен.

– Сколько тебе лет, Рэг? – спросила я.

– Тридцать три, а что? – удивился он.

– Почему ты никогда не пригласишь Джоан на свидание?

Мне пришлось тут же пожалеть о своей бестактности. Глаза моего сотрудника опасно завертелись и изменили цвет – скорее побелели, чем покраснели.

– Да, вот что, – поспешила я сменить тему. – Дай мне карту Адамсонов, я им занесу. Я ухожу.

– А-а… – Вот и все, что он счел возможным ответить.

Неужели никому настолько нет до меня дела? Джоан ведь тоже не спросила, куда я собралась.