Любовник
Шрифт:
Своих блужданий по городу я не прекращаю, иногда встаю в шесть утра и выхожу на улицу, иногда нежусь в кровати до двенадцати. Стал заходить в кафе, заказываю себе пиво, закуриваю сигарету, слушаю, о чем говорят вокруг, и все больше взрослею.
Иногда я чувствую себя настолько взрослым, что по ошибке могу зайти поздно ночью в сомнительный бар, сажусь рядом с накрашенной женщиной и вежливо улыбаюсь ей, пока официант с ублюдочным лицом не выгонит меня:
– Ну-ка, дуй отсюда, мальчишка, можешь привести сюда свою сестру или мать, если она еще в пригодном состоянии.
Вот подонки…
Есть люди, которые
Старуха становится все тише. Распространяет вокруг себя запах смерти. Целыми днями сидит в кресле не двигаясь, все больше и больше нуждается во мне. Я спросил ее:
– Что, у тебя нет никаких друзей или родственников?
Но она ничего не ответила. Наверно, вот-вот умрет. Мне надо бежать отсюда, а то скажут, что я виноват в ее смерти. Я все время хочу позвонить Адаму, но в последний момент не решаюсь.
Я уже не такой счастливый и не такой веселый. Меня забыли. Что со мной будет? Я брожу в толпе, уже не смотрю на витрины, только на людей, протискиваюсь между ними, изучаю их. Иногда увязываюсь за кем-нибудь, за каким-нибудь мужчиной, или молодым парнем, или за девушкой, слежу за ними некоторое время, изучаю. Иногда пристраиваюсь за кем-нибудь, кто сам идет за кем-то следом. Вот сегодня, например, иду за стройными ногами девушки и лишь через несколько минут сообразил, что это Дафи, которая за кем-то увязалась. Я стал догонять ее и у светофора, только она собралась переходить улицу, слегка коснулся ее. Дикая радость охватила меня. Она сначала даже не почувствовала моего прикосновения. Стоит и ждет зеленого света. Потом испугалась, точно я разбудил ее. Она немного выросла, очень похудела, немножко подурнела, лицо бледное, под глазами черные круги.
– Наим, – она крепко схватила меня за руку, – что ты здесь делаешь?
Мне было неловко сказать, что я просто так, без дела шатаюсь по улицам.
– Иду тут к одному…
– К кому?
– К другу…
– У тебя уже есть здесь друзья?
– Есть…
Зажегся зеленый свет, но она не торопится переходить, поток людей отталкивает нас в сторону.
Вдруг не о чем нам разговаривать, мы оба растерялись, словно и не ездили вместе по ночам, не были друзьями. Зажегся красный свет.
– Ты все время живешь у старухи?
– Твой отец просил меня…
– Влюбились друг в друга…
Смеется надо мной, какая-то неприветливая, глаза ее бегают по моему лицу с каким-то отчужденным выражением. Вокруг нас теснятся люди, ждут, когда погаснет красный свет. Она кажется далекой, гордой. Сердце мое разбито.
Вот снова зажегся зеленый, но она не двигается. Люди с силой отталкивают нас к поручням. Как дикари. Она хмуро рассматривает меня.
– Ты очень изменился.
И не сказала, стал хуже или лучше. Неприветливая, не смеется.
Я закуриваю сигарету, хочу сказать ей многое, но не знаю, с чего начать. Да и стоим мы на неудобном месте, напротив светофора, нас все время толкают. Я не хотел спугнуть ее, еще подумает, что я навязываюсь, а то пригласил бы ее в кафе выпить что-нибудь, посидеть спокойно и поговорить.
Она прижата к поручням, грустная и бледная. Любовь проснулась во мне со страшной силой. Только бы она не ушла.
– И все время ты учишься, – улыбнулся я.
– А что мне еще делать, – отвечает она сердито, словно я обидел ее, – я не могу бродить свободно, как ты, без забот… про тебя забыли, тебе повезло…
Говорит так горько, ее слова бьют меня наотмашь. Что я сделал ей? В чем я виноват? Отчаяние охватило меня.
Около перехода остановилось такси, она схватила меня за руку.
– Сядем, я отвезу тебя к твоему другу.
И, не спрашивая меня, будто я маленький, открывает дверцу такси, толкает меня внутрь, и мне надо срочно придумать этого друга, начинаю нечленораздельно бормотать что-то, объясняю шоферу, куда ехать; никогда в жизни не ездил я в такси. Наконец прошу его остановиться у одного из домов, выхожу, хочу сказать ей что-то нужное, она тоже, я вижу это, хочет сказать мне что-то. Жалеет, что была неприветлива со мной, не хочет расставаться, но такси трогается, ему нельзя здесь стоять, и она хватается за висящую сбоку петлю и кивает мне головой на прощанье. Я остаюсь на тротуаре, совершенно убит. Снова я потерял ее.
Дафи
Я схватила его за руку, будто коснулась самой свободы.
– Наим, что ты здесь делаешь?
На лице загадочная улыбка, самоуверенный такой. Другой Наим. Высокий, в новой одежде, в начищенных ботинках. Красавец, разгуливающий по тротуарам. Доволен собой, никаких забот. Уже не тот растерянный деревенский мальчишка. Другой человек. Прямо не верится. Стоит себе у перехода, руки в карманах, торопится, идет к другу. Уже завел себе здесь друзей. Не знаю почему, напала на меня грусть.
Ни черта не делает, живет у старухи, нашел себе пансион. Какая-то сомнительная работа для здорового парня. Целыми днями шатается по городу. Хорошо ему. О нем забыли. Нет у него никаких проблем. Из школы его не исключат. Мне стало жаль себя. Оперся о железный поручень, смотрит на меня сверху вниз. Я для него уже ребенок. Где тот насквозь промокший мальчишка, который пришел к нам домой однажды вечером накануне субботы, который стоял и плакал около ванны? А я-то была уверена, что он влюбился в меня. Бедняжка Дафи…
– А ты изменился… – помимо воли вырвалось у меня.
А он не ответил. Знает, что изменился, конечно. Задрал нос. Ему уже не о чем разговаривать с такой девчонкой, как я, воображает. Многому научился за последний месяц. Бродит по всяким заведениям, курит с важным видом. Все выходят в жизнь, полную свободы, и только я плетусь в хвосте.
И что за дурацкое место подвернулось нам для встречи, как вообще можно разговаривать тут, около этого мигающего светофора, среди толкающих нас людей. Я хотела сказать: «Возьми меня с собой к твоему другу», но вовремя прикусила язык, чтобы он не подумал, что я навязываюсь. А он уже хочет отделаться от меня, ему нечего мне сказать, спрашивает холодно, насмешливым тоном: