Любовник
Шрифт:
Я заснул посреди дня каким-то некрепким, тревожным сном, слышу шум улицы, болтовню детей, вижу, как темнеет. Из соседней синагоги доносятся звуки траурной молитвы.
Около полуночи я проснулся. В доме горит маленькая лампочка. Разговаривают люди, голоса детей. Я выхожу в коридор, одежда моя помята. Молодая миловидная женщина спокойно сидит на полу, в ее руках книга, она шепотом произносит траурную молитву. Продолжая молиться, показывает мне, где ванная, я открыл кран, попил воды.
Муж ее, наверно, в синагоге. Я постоял в темной прихожей, жду, пока она кончит молиться. Но она не поднимает головы от книги. Я вынимаю сто лир, захожу в комнату, кладу их на
Продолжаю поиски, сейчас мне гораздо лучше. По улицам снуют религиозные, от одной синагоги к другой. Я обратил внимание, что в их движениях постоянно присутствует какая-то нервозность. Снова я прочесываю улицы, очень тщательно, осматриваю машины. Странно, с чего я был так уверен, что найду его, все эти поиски отдают каким-то сумасшествием.
Около трех утра все затихло. Из молелен уже не слышны голоса, на улицах ни души. Я захожу во дворы домов, во внутренние дворы больших ешив, осматриваю машину за машиной. В четыре часа я нашел ее. Стоит в углу. Мотор еще теплый, наверно, недавно машина вернулась из поездки. Переднего крыла не хватает. Я соскреб ногтями немного краски с одной из дверей. В свете ясной ночи сразу же блеснула изначальная голубизна. Внутри лежала черная шляпа и несколько газет. Я вытащил из кармана маленькую отвертку и взломал окно, ищу более определенные признаки его присутствия. Но ничего не обнаружил. Счетчик показывает, что машина прошла за это время много тысяч километров. Найдя укрытие напротив, я устроился там и стал ждать.
Когда забрезжил рассвет, религиозные снова потянулись из своих домов. Из синагог понеслось грустное монотонное пение. Тихо зазвонили церковные колокола. В полшестого вышла группа весело болтающих молодых парней и собралась около «морриса». Через несколько минут появился человек с длинными пейсами и сигаретой в углу рта, остановился около машины и ощупал место, где раньше было крыло.
Любовник, превратившийся во что-то, совсем не похожее на любовника…
Я вышел из укрытия и направился к нему. Он заметил меня, грустно улыбнулся, как бы извиняясь. Я всматриваюсь в другое лицо, в черные пейсы. Он очень растолстел, мягкий живот навис над поясом.
– Здравствуй…
От него слегка пахнет луком. Я положил руку ему на плечо.
– Итак, на фронт ты не попал…
Габриэль
Но я все-таки попал на фронт. Не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как вы отослали меня, а я уже был посреди пустыни. С головокружительной быстротой сунули меня туда, и не потому, что нуждались во мне, а просто хотели убить меня. Я говорю вам – хотели убить, и просто так, без всякой связи с войной. И меня действительно убили, а здесь стоит совершенно другой человек – не я.
Я-то думал, дело только в формальности. Кому могу я принести пользу в этой войне? Явлюсь в какое-нибудь учреждение и скажу – ладно, я здесь. Я тоже один из вас. Запишите меня в список явившихся и не говорите, что я не проявил солидарности в тяжелый момент. Меня не тянет стать участником побед, а тем более поражений, но если вам так важно мое присутствие, то я готов постоять несколько дней у какого-нибудь проверочного пункта на дороге, посторожить какую-нибудь контору, даже погрузить оборудование. Что-нибудь символическое, для истории, как говорится…
Но я не представлял себе, что за меня вдруг ухватятся и пошлют прямо в огонь. Я снова повторяю: меня просто хотели убить.
Сначала все шло медленно. Пока я нашел
И конечно, я сразу же увидел – никто не знает, что со мной делать. Потому что, кроме заграничного паспорта, у меня нет ни единого документа, который мог бы прояснить, как со мной быть. Посылают меня из барака в барак, посылают к компьютеру, может быть, выдаст обо мне какие-нибудь сведения. И он действительно выдает что-то, но не обо мне, а о каком-то старом, пятидесятипятилетнем еврее, которого зовут точно так же, как меня, и который живет в Димоне, может быть, какой-то родственник.
В конце концов я оказался у маленького домика на задах лагеря, где скопились все неясные случаи, в основном здесь околачивались те, кто вернулся из-за границы. Все еще держа в руках свои разноцветные дорожные сумки, они валялись на увядшей траве.
Рыжая, маленькая и очень некрасивая военнослужащая собирала паспорта. Взяла также и мой.
Мы ждали.
Большинство из нас, как я уже сказал, были возвращающиеся из-за границы израильтяне. Когда они услышали, что я не был в стране больше десяти лет, глаза у них засияли. Они думали, что я специально приехал воевать. Я их не разубеждал, пусть думают, если это поднимет им настроение, – вот, мол, даже и через много лет израильтянин остается израильтянином.
Время от времени рыженькая выходила, кого-нибудь выкликала, впускала внутрь, и через некоторое время он появлялся с мобилизационным удостоверением. Сначала на нас смотрели как на помеху, чуть ли не делают нам одолжение, что мобилизуют нас, что утруждают себя, разыскивая части, к которым мы приписаны. Словно вся эта мобилизация пустое дело, война и так уже кончается. Но с наступлением темноты отношение к нам стало меняться, процедура ускорилась. Мы вдруг стали важными людьми. Оказалось, нуждаются в каждом человеке. Ряды наши редеют. Из транзистора веет смертью.
Лозунги, неясные, путаные сообщения. Сомнений нет, происходит что-то страшное.
Постепенно вокруг меня опустело. Пришедшие после меня уже отосланы куда-то, похоже, что со мной еще долго не разберутся. А я страшно голоден, кроме куска хлеба, который вы дали мне утром, ничего не ел. Вдруг ужасно надоело мне это ожидание. Я захожу в контору и спрашиваю у рыженькой:
– А что со мной? Она говорит:
– Подожди еще. Не можем найти о тебе никаких сведений.
– Так, может, мне прийти завтра?
– Нет, не уходи.
– Где мой паспорт?
– Для чего он тебе?
– Чтобы пойти хотя бы поесть.
– Нет, оставайся здесь… не вздумай делать глупости…
С наступлением сумерек в лагерь прибыло подкрепление из офицеров. Я не знал, что у нас есть такие пожилые офицеры. С седыми волосами, лысые, лет по пятьдесят-шестьдесят и больше. В форме разных периодов, на груди награды. Некоторые хромают, опираются на палку. Капитаны, майоры и подполковники. Остатки бойцов прежних поколений. Пришли спасти народ Израиля, помочь не справляющимся с наплывом, отчаявшимся секретаршам.