Любовники чертовой бабушки

Милевская Людмила Ивановна

— Пойдем выпьем, — дружески хлопнул он меня по плечу и игриво шлепнул по попке Катрин.

Она рассмеялась, подмигнула ему, бросила мне пару фраз, взмахнула рукой и убежала к парням, развлекающим себя пантомимой.

— Что она сказала? — спросила я у Себастьена.

— Чтобы ты не пропадала.

— А ты ей что сказал?

— Что сегодня ты только моя.

— Ну, Себастьен, это слишком, — с укором молвила я.

Он улыбнулся в свои чудо-усы, крякнул и прогромыхал хриплым басом:

— Девочка,

все знают, что ниже пояса я покойник.

Ха! В таком случае непонятно, зачем надо было еще добавлять, что он друг Казимежа.

— С Казимежем у нас все кончено, — со вздохом призналась я. — Казимеж бросил меня и позабыл.

— Ерунда, он тебя любит! Я спросила в волнении:

— Откуда ты знаешь? Это Казимеж тебе сказал? В ответ получила самую снисходительную из улыбок бывалого старикана.

— Запомни, девочка, — важно ответствовал Себастьен, увлекая меня к стойке бара, — нет в мире мужчины, который смог бы тебя разлюбить, полюбив на секунду. Это говорю тебе я, Себастьен Барбикен, старый ловелас.

Я рассмеялась:

— Спасибо, ты настоящий француз.

Себастьен извлек из внутреннего кармана серебряную фляжку, в которой всегда была водка. Я запротестовала:

— Прости, но только не водка! Шампанское!

— Когда я вижу тебя, мне все равно, чем напиваться, — выдал сомнительный комплимент Себастьен.

Мы выпили немного шампанского, Себастьен улыбнулся и старомодно меня пригласил на танец. Мы закружили в сложной фигуре, когда я заметила красавца блондина.

«Во Франции блондином считают любого, кто не брюнет. Этот парень здесь должен цениться на вес золота», — подумала я и не ошиблась.

Себастьен эту мысль подтвердил:

— Смотри, девочка, похоже, к нам спешит сам Казанова. Все от него без ума, а он идет к нам. Уступаю тебя ему.

— Нет, Себастьен, не хочу, не надо, — заупрямилась я.

— Иди потанцуй с ним, девочка, только не забывай, ты достойна лучшего. Дай ему это понять.

— Как? Я не знаю французского.

— Жестами, девочка, и мимикой, — усмехнулся старик и подтолкнул меня к незнакомцу.

Я (без особой охоты) на время танца очутилась в объятиях Казановы. Вдруг он сказал по-английски:

— Муза, вы очень красивы. Я Андре. «Выходит, мы давно могли разговаривать», — подумала я и (не удивляйтесь) ему нагрубила.

Терпеть не могу мужчин, которые так открыто себя обожают.

— Тогда ответь мне, Андре, как у тебя с мозгами? — сурово спросила я.

— У меня есть мозги, — заверил Андре.

— Тогда почему они не помогают тебе скрывать свою самовлюбленность?

Не дожидаясь ответа, я поспешила к старику Себастьену.

Глава 24

— Хорошо тебе, девочка? — спросил Себастьен. Пришлось

с усмешкой ответить:

— Представь себе, да, несмотря на то, что ты пытался испортить мне вечер.

Себастьен изумился:

— Тебе не понравился наш Казанова? Вижу, девочка, ты обречена на счастье.

— Почему? — удивилась я.

— Умеешь выбирать то, что нужно. Девочка, ты слишком мудра. Хочешь, угощу тебя твоим любимым ликером?

— Мы договорились пить только шампанское, — напомнила я и в качестве примера залихватски опорожнила бокал.

Мгновенно опьянев, я расчувствовалась.

— Представляешь, — пожаловалась я Себастьену, — какой-то болван закрасил мой портрет на стене. Видишь, теперь там жуткий павлин с женской грудью. Спрашивается, какому придурку это понадобилось?

— Мне, — не без гордости признался мой старикан.

— Зачем? — возмутилась я, внезапно трезвея. — Я была так горда. Портрет русской девушки в самом лучшем клубе Парижа!

Себастьен поперхнулся дымом своего «Голуаза».

— Твой портрет в забегаловке? — спросил он. — Считаешь, это прилично?

Моя мысль устремилась другими тропами: при слове «прилично» в голове всегда возникает бабуля.

— Ах, я здесь так внезапно!.. Даже Гануся не знает, где я! А бабуля! — в этом месте горе мое обострилось, я вдруг зарыдала.

Себастьен относился к моим страданиям с уважением. Он оперся локтем о стойку бара и, прищурив выгоревшие глаза, смотрел на меня с безмятежным вниманием: курил «Голуаз» и молчал. Когда я досыта нарыдалась, он протянул мне мобильный и подсказал:

— Можно ведь позвонить.

Я приложила трубку к уху и струхнула перед бабулей. Себастьен подбодрил меня:

— Давай.

Низкий аристократичный голос бабули звучал так ясно, словно она стояла у меня за спиной и говорила мне прямо в ухо. Как я любила и ненавидела этот голос! Какой он милый, родной! Я завопила:

— Бабуля!

— Муза, почему ты кричишь?

— Потому что рада тебе, потому что тебя обожаю, потому что только ты есть у меня! Остальное все чепуха!

— Деточка, ты пьяна как черт, — с достоинством сообщила бабуля и повесила трубку.

Я растерянно уставилась на Себастьена:

— Она что, не захотела со мной разговаривать?

— Может, мы разбудили ее? — предположил оптимист старикан.

Я взглянула на часы. Ерунда. Бабуля «сова», она сидит в своем кресле перед камином, курит трубку, смотрит на пламя, мечтает и слушает музыку. Я ей помешала.

— Разбудила бы ее, позвонив где-то в полдень, — просветила я Себастьена.

— Почему же мадам рассердилась? — тревожно спросил старикан.

Я с изумлением обнаружила, что он лишился своей обычной невозмутимости и выглядел очень взволнованным.