Любовники-полиглоты

Вульфф Лина

– Сальтшёбаден, – ответил Калисто.

– Ты богат?

– Богат? – переспросил он, как будто не поняв значение слова.

– Я имела в виду, что здесь все выглядит очень шикарно.

– Шикарно? – Калисто посмотрел в окно. – По-моему, это слово уже никто не употребляет.

Мне показалось, что в его голосе появилось что-то новое, как будто у него сжалось горло. Может быть, я ему понравилась меньше, чем он надеялся. Мне он во всяком случае понравился меньше, чем надеялась я, да и ситуация в целом напомнила мне одну работу, на которую я устроилась в молодости, когда меня уговорили заниматься сексом по телефону.

Один тип из Мальмё решил, что набрел на «идею века», как он выразился. Люди чертовски одиноки, сказал он во время собеседования при приеме на работу. Они сидят дома одни, и никто не решается выйти, но при этом все хотят найти вторую половину. Еще он сказал, что люди хотят секса, но не хотят держать себя в форме, ленятся принимать душ, и это их вполне устраивает. Среди моих клиентов был один повар,

который работал на телевидении. Казалось невероятным, что новичок вроде меня заполучит знаменитость, но так уж получилось. Он желал кого-то, для кого эта работа еще не стала рутиной, кого-то, для кого это происходит впервые, как и для него. Я помню, как он кончал. Он всегда громко кричал, и крик отдавался эхом в его квартире. В трубке его голос звучал еще несколько секунд после того, как он смолкал, словно крик задерживался сначала в комнате, потом в телефоне. Из-за этого эха он казался еще более одиноким, к тому же у меня возникало ощущение, что я делю это одиночество с ним, но это не такое одиночество, которое исчезает, когда его делят, а наоборот, оно как бы удваивалось, и мы, просто говоря друг с другом, становились еще более одинокими. Мы продолжали разговаривать. Однажды, спустя несколько недель, он попросил меня доминировать. Я ответила, что раньше этого не делала и не знаю, как это. «Обращайся со мной как с собакой», сказал он. «У меня никогда не было собаки, – возразила я. – Но, если бы была, я бы обращалась с ней хорошо, ей бы, пожалуй, жилось даже лучше, чем мне. Я не могу смотреть, как страдают животные». Клиент начал проявлять нетерпение: «Ты можешь обращаться со мной как с дерьмом? Ты ведь хоть раз обращалась с кем-нибудь как с дерьмом?» Я молчала и думала, а потом сделала глубокий вдох и дрожащим голосом начала: «Заткнись и делай, что я скажу». Сначала он умолк, а потом перевоплотился в сущую покорность. Я бы предпочла не входить в детали, потому что, хотя прошло уже сто лет, мне все еще неловко вспоминать, как изменилась тогда личность этого человека. И еще я тогда не могла понять, кажется ли мне все это очень крутым или совершенно отвратительным. Но одно я узнала точно: есть разные способы взять власть над людьми, и один из них – обращаться с ними как с дерьмом. Если это удается, человек получает контроль над другим человеком и может заставить того желать как высшего блага подчиняться его приказам. И тогда он еще внезапно получает возможность использовать всю энергию этого человека в дополнение к собственной. Это напоминает бег по эскалатору, который едет в том направлении, куда ты бежишь. Ты вдруг оказываешься наделен невероятной силой, хотя твой собственный вклад ничтожен. Я чувствовала себя иначе после того, как доминировала над ним, если, конечно, можно назвать доминированием отношения по телефону. Я как будто выросла, как будто стала немножко больше мужчиной. Так вот, значит, каково быть мужчиной, думала я. Ничего не скажешь, это совсем другое дело. Мне кажется, после этого я стала лучше драться на тренировках. Это сложно объяснить. Потом я увидела по телевизору, как он печет пирожные. Он стоял такой важный и гонял помощников туда-сюда: проверь духовку, следи, чтобы тесто не было слишком густым. Я закинула ноги на стол, откинулась на спинку дивана и хохотала над пирожными, которые получились абсолютно идеальными и совершенно не отражали его внутренний мир. Иногда он смотрел в камеру, иногда улыбался. Интересно, думал ли он тогда обо мне. Думал ли он, что где-то сидит на диване человек, который может заглянуть ему прямо в душу, как никто другой, и знает, кем он является, и понимает, что пирожные и камеры это только дополнение, реквизит и подушка безопасности, прикрывающие желание, которое он не может открыть никому.

В общем, я смотрела в окно такси на дома, мимо которых мы проезжали, роскошные и как бы своенравные, с большими окнами, похожими на глаза, обращенные к воде. Потом машина свернула на узкую дорогу, уходящую в лес. Теперь мы ехали медленнее. Мы сидели рядом на заднем сиденье и молчали. Я думала о том, что Калисто писал в своих сообщениях, о том, что в них сквозили уверенность и спокойствие, которых сейчас в нем не ощущалось и в помине. Он играл роль? Я бросила взгляд на таксометр, но Калисто, казалось, было все равно. Такси остановилось, и он расплатился картой. Мы вышли из машины, он достал из кармана ключ и отпер большую калитку. За забором я увидела дом из темного дерева. Повсюду было темным-темно, кроме приглушенного освещения в саду. Участок был окружен мрачным еловым лесом, и море сразу показалось далеким, хотя оно, наверное, начиналось сразу за домом.

– Не передумала? – спросил Калисто.

– Нет, – ответила я.

– А вдруг я хладнокровный убийца? – усмехнулся он.

– Бармен видел, что мы ушли вместе.

– Они видят многих. Но ничего не могут вспомнить, когда нужно.

Я ухмыльнулась, потому что на первый взгляд Калисто принадлежал к тому типу людей, которые и мухи не обидят. Мы вошли в дом, разулись, и Калисто повел меня осматривать комнаты. Было очевидно, что ему трудно передвигаться со всеми его килограммами. В доме было мало мебели, все стены – белые. Когда мы выходили из очередной комнаты, Калисто всякий раз гасил свет. Интересно, есть ли у него или была ли когда-нибудь жена, подумала я. Не то чтобы это играло какую-то роль, да и спросить было бы несложно, и все-таки это не

тот вопрос, который легко задать Калисто, когда ходишь с ним по дому, как будто и Калисто, и его жилище требуют от гостей уважения и отстраненности, потому что это его территория и только он здесь распоряжается. Мы вошли в гостиную, и Калисто сказал, что пора бы выпить пару глотков, открыл бутылку с чем-то крепким и наполнил бокалы. Потом пожаловался, что в комнате «немного прохладно», и развел огонь в камине. Достав и расстелив шкуру какого-то зверя, Калисто показал мне на нее:

– Ты можешь раздеться и ждать меня здесь.

– Прости?

– Сними одежду и ложись на шкуру, я скоро вернусь.

Я засмеялась.

– Ты считаешь меня шлюхой?

– Не считаю. Но мы оба знаем, что должно произойти. Я не мастак устраивать долгие прелюдии, если можно так выразиться.

Порыв ветра ударил в окно, и мы оба обернулись, чтобы посмотреть. Но тьма снаружи была такой непроглядной, что мы увидели только самих себя. Я не удержалась и рассмеялась:

– Какими маленькими вы выглядим.

– Да, – согласился Калисто. – Так ты разденешься?

Я сняла с себя одежду и легла на шкуру. Калисто стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал. Я думала, он подойдет и ляжет рядом, но он развернулся и вышел в коридор. Я услышала щелчок замка в ванной и после этого шум воды, бегущей по трубам. Это продлилось довольно долго. В какой-то момент стало совсем тихо. Я лежала и глазела на потолок, потом перевернулась на бок и принялась разглядывать, как шевелится от дыхания шерсть на шкуре. Вдруг меня осенило, почему имя Калисто показалось мне забавным. Это же название мороженого. Я лежала и думала о мороженом и о Калисто. Интересно, сколько лет ему было, когда появилось это мороженое. Наверное, люди, более догадливые, чем я, улыбались тайком, знакомясь с ним.

От тепла клонило в сон, и я, должно быть, задремала, потому что, когда я очнулась, Калисто уже стоял рядом, обнаженный. Опустив руки по швам, он высился, как гора, у меня в ногах.

– Я должен рассказать тебе одну вещь, – сказал он, пристально глядя на меня. – Вероятно, стоило бы это упомянуть, когда мы только начали переписываться, но я боялся, что ты не дашь мне шанса, если узнаешь об этом.

– О чем?

– В последние годы у меня был только секс, за который я платил.

– Что?

– Уже давно никто не хотел быть со мной по доброй воле. Ты же видишь, как я выгляжу. Дело не только в весе, дело во всем.

Он смущенно провел рукой по своему туловищу и вдруг показался совсем маленьким, несмотря на все килограммы. Маленьким и как будто импотентом.

– Я уж и забыл, что делать, когда оказываешься с женщиной, которая действительно хочет быть с тобой, – с виноватым видом добавил он.

Уж лучше бы он ничего этого не говорил. Я слишком мало знала его, чтобы испытывать сочувствие, а то, чем мы собирались заняться, требовало легкости, которая не может появиться после таких признаний. Однако Калисто, казалось, избавился от скованности. Он подошел к шкуре и лег рядом со мной. Я уловила запах его тела, чужой, но не неприятный.

– Мы можем просто полежать вот так? – спросил Калисто. – Чтобы привыкнуть к ситуации.

Мы лежали на животе, ногами к огню. Тепло поднималось по ногам к низу живота и приятно контрастировало с градом, который стучал по окнам. Я спросила Калисто, кем он работает.

– Я литературный критик.

– А-а-а.

Я надеялась, что он не станет блистать интеллектом. Я не жаждала говорить о литературе перед сексом и искала впечатлений иного рода. Я хотела разъяснить это Калисто, но он уже начал рассказывать одну очень странную историю, приключившуюся с ним не так давно. По его словам, он, как и большинство людей, работающих в области литературы, с юных лет сильно восхищался одним писателем. Этот писатель был движущей силой практически всего, чем занимался Калисто и в литературе, и в жизни в целом. Но теперь Калисто перевалило за сорок лет, и он уже какое-то время назад почувствовал, что с этим писателем покончено. Он не открывал ничего нового, не чувствовал ничего нового, не входил ни в какие новые измерения. И Калисто хотелось найти что-то другое, потому что он, как он выразился, принадлежит к тому типу людей, которые считают, что жизнь без развития невыносима. Он мог допустить что угодно, и всякого рода упоение могло сменяться любыми катастрофами, но только не стагнацией. Он жаждал, так сказать, быть молодым, совершая открытия. Молодым, наивным.

– Понимаешь? – спросил он.

– Да, – ответила я.

Он продолжал говорить об этой наивности, как когда ты заходишь в первый раз в лес и видишь сосны, чувствуешь воздух.

– Как у Неруды, теперь понятно?

Он хотел, короче говоря, найти новый объект для восхищения, другого писателя. Он прочитал уйму всего, но уставал от нескольких страниц. Все казалось чушью и идиотизмом. И вот несколько недель назад его пригласили на одно мероприятие, и там оказался тот самый писатель. Он редко появлялся на публике, поэтому Калисто пока не был с ним знаком лично. И вот он стоит там, в толпе, с бокалом в руке, и свободно и открыто общается с людьми, как будто он наделен даром общения, как будто все углы и темные стороны, которые очевидны из его книг, были лишь притворством. И вдруг этот писатель совершенно неожиданно подходит к Калисто, кладет ему руку на плечо и говорит: