Любовники смерти
Шрифт:
– Да, понял.
Снова молчание.
– Мама сказала, что у тебя была какая-то просьба.
– Я хотел бы оставить Уолтера у вас.
Впервые она проявила какую-то эмоцию кроме недовольства и плохо скрытой злобы.
– Что? Ты же любишь этого пса.
– Да, но я не могу проводить с ним достаточно времени, а он любит тебя и Сэм, по крайней мере, не меньше, чем меня. Он сидит дома взаперти, пока я на работе, и мне все время приходится просить Боба и Ширли присмотреть за ним, когда уезжаю куда-нибудь. Для него это не хорошо, а я знаю, что твои мама и папа любят собак.
Ее родители до недавнего времени держали собак, пока обе их старых колли не умерли с промежутком меньше месяца. С тех
Лицо Рэйчел смягчилось.
– Я должна спросить у мамы, но, думаю, все будет хорошо. Но ты уверен, что хочешь его отдать?
– Нет, – ответил я, – но это будет правильно.
Она подошла ко мне и после некоторого колебания обняла.
– Спасибо, – сказала она.
Перед отъездом я положил корзину Уолтера и его игрушки в багажник и теперь вручил их Джоан, когда стало ясно, что она согласна его взять. Ее муж Фрэнк уехал куда-то по делам, но она знала, что он не будет возражать, особенно если это доставит счастье Сэм и Рэйчел. Уолтер как будто понимал, что происходит. Он побежал вслед за своей корзиной и когда увидел, что ее разместили на кухне, понял, что остается. Когда я уходил, он лизнул мне руку, а потом сел рядом с Сэм в знак признания, что роль ее защитника остается за ним.
Рэйчел проводила меня до машины.
– Просто любопытно, – сказала она, – почему ты так часто отлучаешься, если работаешь в «Медведе»?
– Я расследую кое-что, – ответил я.
– Где?
– В Нью-Йорке.
– Считается, что ты не работаешь. Это может помешать тебе вернуть лицензию.
– Это не бизнес, – сказал я. – Это личное.
– Для тебя это всегда личное.
– А иначе не стоит и браться.
– Что ж, просто будь осторожен, вот и все.
– Буду. – Я открыл дверь машины. – Мне нужно кое-что тебе сказать. Я сегодня был в вашем городке. И видел тебя.
Ее лицо окаменело.
– Кто он?
– Его зовут Мартин, – ответила она после небольшой паузы.
– И давно вы встречаетесь?
– Недавно. Может быть, месяц. – Она помолчала. – Пока не знаю, насколько это серьезно. Я собиралась тебе сказать. Просто не знала как.
Я кивнул.
– В следующий раз я позвоню, – сказал я, сел в машину и уехал.
В этот день я кое-что понял: может быть, бывает кое-что и похуже, чем приехать куда-то со своим псом, а уехать без него, но таких вещей не много.
Это была долгая, молчаливая дорога домой.
Часть вторая
Ложный друг опаснее явного врага.
Глава 9
Прошло около недели, прежде чем я совершил следующую поездку в Нью-Йорк. Не то чтобы это играло большую роль: в «Медведе» снова не хватало персонала, и мне пришлось работать лишние дни, чтобы немного снять нагрузку, так что я не мог уехать, даже если бы захотел.
Почти месяц я пытался связаться с Джимми Галлахером, оставляя записки на машине у его дома, но не было никакого ответа, пока на этой неделе я не получил от него письмо – не звонок, – в котором сообщалось, что он уезжал в продолжительный отпуск, чтобы избавить себя от нью-йоркской зимы, но теперь вернулся и будет рад встретиться со мной. Письмо было написано от руки. Это было очень в духе Джимми: он писал письма каллиграфическим почерком, не пользуясь компьютером, и считал, что телефоны созданы для его удобства, а не для других. Чудо, что у него еще был автоответчик, но Джимми по-прежнему любил общаться,
Я заказал билет на самый дешевый рейс в Нью-Йорк и около девяти утра приземлился в аэропорту Дж. Ф. Кеннеди, а оттуда взял такси до Бенсонхерста. Еще с детских лет мне было трудно связать Джимми Галлахера с Бенсонхерстом. Из всех мест, которые ирландец-коп и скрытый гомосексуалист мог назвать своим домом, Бенсонхерст сначала казался таким же неподходящим, как Солт-Лейк-Сити, или Кингстон, или Ямайка. Да, теперь там жили корейцы, и поляки, и арабы, и русские по соседству, и даже афроамериканцы, но в Бенсонхерсте всегда царили итальянцы – говоря фигурально, если не буквально. Когда Джимми еще был мальчишкой, каждая национальность имела свой сектор, и если ты заходил не в тот, то, скорее всего, тебя бы избили, но итальянцы били сильнее, чем остальные. Однако теперь и их время прошло. Бэй-Ридж-Паркуэй был по-прежнему полностью итальянским, и там в церкви Св. Доминика на Двадцатой авеню каждый день служили мессу по-итальянски, но постепенно туда прокрадывались русские, китайцы и арабы, занимая боковые улицы, как муравьи, подбирающиеся к многоножке. Тем временем евреи и ирландцы понесли большие потери, а негры, чьи корни в этом районе уходили к временам Подпольной железной дороги [4] , сжались до одного анклава из четырех кварталов близ Бат-авеню.
4
Подпольная железная дорога – тайная организация, устраивавшая побеги негров-рабов из южных штатов на Север. Действовала до начала Гражданской войны (1861 г.).
У меня оставалось еще два часа до встречи с Джимми. Я знал, что каждое воскресенье он ходит в церковь, но если даже он был дома, ему бы не понравилось, что я пришел так рано. Это была еще одна черта Джимми. Он верил в пунктуальность и не хотел знать людей, которые отклоняются от назначенного времени в ту или другую сторону. Ожидая назначенного часа, я прогулялся по Восемнадцатой авеню и позавтракал в «Закусочной Стеллы» на Шестьдесят третьей, где пару раз мы ели с отцом и Джимми. Хотя это и было всего кварталах в двадцати от нашего дома, Джимми был близок с хозяевами заведения, и они всегда стремились обслужить его как следует.
Когда Восемнадцатая еще называлась бульваром Христофора Колумба, здесь оставили свой след китайцы, и рядом с итальянскими адвокатскими конторами, фокаччерией Джино, пастой для гурманов «Куин Энн» и магазином DVD «Аркобалено» с итальянской музыкой, где на лавках сидели старички спиной к авеню, как будто выражая свое недовольство произошедшими переменами, теперь расположились китайские рестораны, парикмахерские салоны, магазины электротоваров и даже лавки с принадлежностями для аквариумов. Старый Котильон-Террес заколотили досками, а два розовых коктейля по краям вывески над главным входом по-прежнему грустно пускали свои пузыри.