Любовники в заснеженном саду
Шрифт:
Все, что захочет.
Кажется, я на секунду вырубилась, потеряла сознание… А когда нашла его — ничего не изменилось, вот только Рико почти вплотную приблизился ко мне. Теперь я видела все, как в самый последний момент, за секунду до смерти, как же все любят описывать эту чертову секунду. Плюшевый нос пса, прохладный далее на вид; блестящую, угрожающе-черную шерсть; слюну, которая капала с клыков.
И глаза.
Глаза смотрели прямо на меня. В упор. Никакой пощады. Рико больше не рычал, но лучше бы он рычал, ей-богу!… Тогда бы я точно знала, что он — собака, обыкновенная злобная и беспощадная собака, пусть даже и бойцовая… Но Рико молчал, тяжелое дыхание,
— Вот хрень! — громко сказала я. — Не хватало еще…
Не хватало еще быть растерзанной дурацким псом, в дурацком доме, в дурацкой Испании… И это — после всего, что было у меня в жизни, после ошеломляющей славы «Таис», когда нас с Динкой рвали на части, плакали, забрасывали цветами и проклятьями, что тоже было неплохо, само по себе. Во всяком случае, заставляло кровь играть. Мою не такую уж густую, задумчивую северную кровь. То-то ее будет полно в комнате, когда клыки Рико сомкнутся на моей шее… Или он начнет не с шеи?…
— Динка… — прошептала я. — Диночка… Забери ты этого урода… Забери…
Никто меня не услышит. Никто. Даже Динка. Динка, которая так легко, так спокойно клала руку на загривок пса и улыбалась своей знаменитой, темно-вишневой, хотя и несколько потускневшей улыбкой… И говорила… Что же она говорила?
«Прекрати его бояться… Просто посмотри ему в глаза… Собаки этого стесняются…»
Просто — посмотри ему в глаза. Посмотри…
Неужели я сделала это? Неужели я посмотрела Рико в глаза? Невыносимо, ужасно, пугающе было только в первую секунду. В эти желтые, слезящиеся от ненависти глаза, невыносимо, ужасно, пугающе было входить только в первую секунду. Как в ледяную воду. Но стоило в них только войти, как я сразу же поняла, на что похож их желто-восковой цвет.
Пергамент. Пергаментные листы, из которых состоял мой «De bestiis et aliis rebus». Казалось, Рико выпрыгнул прямj оттуда, из девятнадцатой главы бестиария, «canis». Эту главу я знала вдоль и поперек, и миниатюру к ней — тоже. Три пса, сидящие у ворот средневекового города. Четвертый выглядывал из-за бойницы. Этот четвертый и был Рико…
— Quocienscumque peccator… — тихо произнесла я. Просто потому, что мне давно хотелось произнести эти слова вслух. «Quocienscumque…», а потом — еще несколько слов, следующих за этими, непонятными мне, словами. Я не знала, что это — молитва или заклинание. Но молитва, или заклинание, или заговор, или крестное знамение — они сработали.
Сработали!
И Рико прикрыл веки. И отступил от меня, поджав обрубок хвоста. И не просто отступил, он рухнул, упал на бок, и я легко переступила через него, как через никому не нужную и уж точно не опасную шкуру. Я переступила через него и выскользнула из комнаты. И только теперь поняла, до чего испугалась: Внутренности слиплись и намертво приклеились к позвоночнику. Позвоночник тоже вел себя не лучше он вибрировал и исходил потом, пот проступил и на висках, ничего себе — испытаньице, не для слабонервных сеньорит, ха-ха… Ха-ха, я сбежала, а вернее сползла, по лестнице и толкнула дверь в библиотеку. Так и есть, все мои испанские детективчики лежали там, где им и положено было лежать) прикрывая своими тщедушными тельцами бестиарий. Целая стопка глупейших текстов. Так и есть, самая верхняя книга в стопке начиналась с «Asesinato»; под заглавием в три слова было нарисовано тело, лежащее в луже крови. Вернее, только контуры тела, черные. А кровь была красной, как и положено. Точно такой же красной была обложка испано-русского-русско-испанского
Asesinato я нашла сразу же — так же, как и asesino.
Слова и здесь следовали друг за другом, иначе и быть не могло. Первое переводилось как «Убийство». Второе — как «убийца». Кто бы мог подумать, а как нежно они звучат, прямо как китайские колокольчики, подвешенные на ветру — у нас с Динкой в нашей квартире с видом на Большую Неву тоже висят колокольчики.
Черт… При чем здесь колокольчики? И при чем здесь убийство? Что такого мог написать Ленчик испанцу, с которым даже не был знаком?… Или был? Мы познакомились с Ангелом в «Пипе», совершенно случайно, но в «Пипу» нас привел Ленчик. И совсем не случайно… Он рекомендовал ее как самый лучший клуб, в котором можно на славу оттянуться.
Да уж… Оттянулись. На славу.
Ленчик давно сидит в России, он и носа сюда не кажет, бросил нас с легким сердцем, отделывается обещаниями, звонит раз в две недели… А в промежутках собирается запустить новый проект и пишет письма некоему Пабло-Иманолу Нуньесу, о существовании которого узнал только от нас. Вот хрень. И зачем нужно прошивать письма такими очаровательными словами как «убийство» и «убийца»? И что это может означать? Или все дело в собаке? Собака напугала меня, а в таком состоянии любая ботва в башку полезет. Собака едва меня не убила, но какое это имеет отношение к Ленчикову «asesinato»?.. Мысли в голове путались, мне слишком дорого дался поединок с пергаментными глазами Рико. Ч-черт… Вот именно, черт. Может, не так страшен черт, как его малютки, как любила говорить покойная Виксан. Стоит только перевести шесть строк, скопированные мной на обрывок счета, — и все сразу прояснится, и весь смешной и невинный смысл послания выползет наружу…
Но переводить откровения Ленчика у меня не было никаких сил. Во всяком случае — сейчас. Потом, позже, «asesino» подождет, он всегда ждет, он умеет ждать, он все делает грамотно, это только дилетантки Тельма и Луиза срывались, палили в белый свет как в копеечку… Тельма и Луиза, Динка и Ренатка… Не получилось из нас Тельмы и Луизы, не прав оказался Ленчик. В пропасть мы рухнули, это точно. Вот только за руки взяться забыли…
…Динка по-прежнему сидела в саду, прямо на земле, поджав под себя ноги по-турецки. Это была любимая ее поза. Она смотрела прямо перед собой, на собачью площадку, хотя ни псов, ни Ангела там уже не было. Скорее всего он ушел — завести собак и вымыть их после тренировки, больше похожей на бойню.
Я тихонько присела рядом. Рядом, но чуть в стороне: отсюда, с моего места, с нагретой земли, был хорошо виден отросший Динкин затылок. Но прикоснуться к нему, обнять его мне больше не хотелось.
— Mio costoso, — тихонько сказала я.
Динка неожиданно вздрогнула. И повернулась ко мне. Но — не сразу. И глаза у нее… Глаза у нее вдруг на секунду стали такими же, как тогда, после нашего первого выступления в «Питбуле», когда она прижалась ко мне и сказала: «Неужели это мы? Мы — „Таис“?… Ты веришь в это, Ренатка?»…
— Что? Что ты сказала?
— Mio costoso… Как это переводится?
— А-а… Зачем тебе?
— Просто… ты ведь знаешь испанский…
— Моя дорогая… Мой дорогой…
Произнеся это, Динка снова отвернулась.
Вот оно что! «Ангел, мой дорогой…» Совсем неплохо для письма незнакомому человеку. Совсем неплохо. Мой дорогой… Убийца… Убийство… Я с трудом отвела глаза от Динкиного затылка. И повернула голову. В отдалении сидел Рико. И смотрел на меня пергаментными глазами, в которых больше не было угрозы.