Любовники
Шрифт:
После планерки Хэл занялся устройством похорон. А потом навалились другие дела, так что домой он вернулся уже затемно.
Когда запирал за собой дверь, стало слышно, как работает душ. Повесил верхнее в шкаф - плеск воды прекратился. Направился в спальню, а тут Жанетта из ванной вышла. Махровой простыней волосы сушит, а сама - нагишом.
– Бо жук, Хэл, - сказала и, нимало не смущаясь, следом в спальню направилась.
Хэл и не помнил, что ответил. Попятился и вышел из спальни. Поглупел от стеснения, смутно ощутил себя грешником, еретиком, так зашлось сердце, так дух захватило, так чем-то жарким и текучим с болезненным наслаждением пошел наливаться член.
Жанетта явилась в светло-зеленом платьице, которое он купил, а
Она взялась нарезать что-то вроде лапши. Попросил ее рассказать о своей жизни. Был уже об этом разговор, так и продолжить нетрудно.
– ... вот так папин народ нашел планету, похожую на Землю, и поселился там. Прекраснейшую планету, и поэтому они ее назвали "Уо бо пфэйи", то есть "Прекрасная страна". Папа говорил, что на тамошнем материке жило тридцать миллионов. А папе не понравилось так жить, как деды жили, - землю пахать, волноваться насчет купить-продать, детей плодить. Он и еще несколько таких же молодых парней взяли единственный звездолет, что уцелел из шести прилетевших туда, и они улетели к звездам. И добрались до Оздвы. И потерпели крушение при посадке. Не диво. Корабль был такой старенький.
– Его остатки сохранились?
– Вви. Там поблизости мои сестры живут, и родные и двоюродные, там мои тетки живут.
– А твоя мать умерла?
Она запнулась, потом кивнула.
– Да. Меня и моих сестренок родила и умерла. Папа умер много позже. Верней, мы так решили, что он умер. Ушел с охотниками и не вернулся.
Хэл помрачнел и сказал:
– Ты говорила, твоя мать и твои тетки - последние из здешних людей. Но это не так. Лопушок рассказывал - там, в диких местах, по крайней мере, тысяча мелких групп, одна с другой не связанных. И раньше ты говорила, что Растиньяк один-единственный из всех землян уцелел после крушения. Он был муж твоей матери, уж так и быть, и, как ни странно это звучит, их союз, союз земного мужчины и внеземной женщины, оказался не бесплоден. Одного этого довольно, чтобы моих коллег поставить в тупик. Заикнись я, что химизм тел и хромосомы твоих родителей оказались совместимы, - они завопят, что этого быть не может!... Но, как я понял, у сестер твоей матери тоже были дети. А их-то отцом кто был, если последний мужчина в вашей группе, как ты говоришь, погиб за много лет до этой злополучной посадки французского звездолета?, Мой папа, Жан-Жак Растиньяк. Он был мужем моей мамы и трех ее сестер. И все они говорили, что супруг он был великолепный, умелый и всегда готовый.
Хэл хмыкнул.
Она возилась с винегретом и лапшой, а он молча наблюдал за нею. Тем временем силился хоть как-то воспрять духом. В конце-то концов, тот француз был почти того же поля ягода, что и сам Хэл Ярроу. Может, кое в чем и пример подал бы. Хэл прочистил горло. Очень просто осуждать других за то, что не устояли перед соблазном, пока сам не побывал в том же положении. А как поступил бы, скажем, Порнсен, выйди Жанетта на него?..
– ... а когда мы спустились по той реке и джунгли остались позади, они за мной так строго следить перестали, - продолжала она.
– До наших мест, где меня поймали, было целых два месяца пути, и они решили, что у меня не хватит пороху пробиваться назад в одиночку. Слишком много в джунглях жуткого зверья. Твой полуночник по сравнению с ними - козявка безобидная.
Передернула плечами.
– Когда мы пришли в городок на самом краю обжитых мест, мне даже разрешили свободно ходить. Вокруг городка загородка была, за нее лучше было не соваться, так что надобности не стало меня взаперти держать. К тому времени я немножко научилась их языку, а они - немножко моему. Но разговоры у нас были самые простенькие. Один из их ученых, Эсээтеи, изучал меня по-всякому. В том городке, в больнице, машина была, и они снимки делали, что у меня
– Ну-ну-ну!
– развеселился Хэл.
– Нельзя же требовать от жучей, чтобы они смотрели на тебя, как мужчина вида "хомо сапиенс" на женщину вида "хо-мо сапиенс"... то есть...
Она лукаво глянула на него.
– Так, значит, я женщина вида "хомо сапиенс"?
– Очевидная, несомненная, бесспорная и восхитительная.
– Дай-ка я тебя за это поцелую.
Наклонилась над ним, прижалась губами к губам. Он сжал губы, как всегда сжимал, когда его еще Мэри целовала. Но Жанетте это буверняк не по вкусу пришлось, потому что она сказала:
– Ты же мужчина, а не идол каменный. А я твоя люба. Ты не только принимай поцелуи, но и сам целуй. И не так грубо. Ты губами мне губы не дави. Ты нежно, ты мягко, будто твои губы с моими сливаются. Гляди.
И кончиком языка потеребила ему язык. Откинулась, засмеялась, а у самой губы алые, влажные. Он содрогнулся и с трудом дыхание перевел.
– А твой народ постановил, что язык только на разговоры годен? По-вашему, я веду себя грешно и антиистинно?
– Не знаю. Эту тему никто ни с кем никогда не обсуждает.
– Тебе понравилось, я же вижу. Но. ведь это тот самый рот, которым я ем. Тот самый, который ты меня заставляешь тряпками завешивать, когда я сижу за столом против тебя.
– Можешь не завешивать, - сдался он.
– Я обдумал это дело. Нет разумного повода на время еды прятаться. Просто меня научили, что есть в открытую омерзительно. Как у Павловской собаки слюна текла, когда звонок звенел, точно так же и меня тошнит, когда вижу, как другие пищу в рот кладут.
– Давай есть. Потом выпьем и поговорим. А потом будем делать все, что только захотим.
А он даже не покраснел. Быстро переучивался.
15
После еды она взяла кувшин, развела в нем та-ракановку водой, добавила сизой жижицы, отчего смесь на вид стала похожа на виноградный сок, и заправила лепестками апельсинового цветка. Со льдом напиток стал прохладен, и даже вкус у него появился виноградный. И давиться им не приходилось.
– Почему ты меня предпочла, а не Порнсена? Она села к нему на колени, одной рукой приобняла, другой стакан на столе поглаживала.
– Ой, ты был такой симпатичный, а он - урод. И еще у меня чутье, кому можно доверять, а кому нет. Надо было быть осторожной, я понимала. Папа рассказывал про землян. Предупреждал, что им верить нельзя.
– Прав был. Должно быть, интуитивно, но ты угадала точка в точку. Если бы у тебя были сяжки, я сказал бы, что ты улавливаешь нервное излучение. Может, и вправду у тебя сяжки? Давай-ка, глянем!
Он запустил руку ей в пышную прическу, но она откинула голову и расхохоталась.
И он расхохотался, коснулся ее плеча и погладил нежную кожу.
– Я, наверное, единственный на корабле такой. Остальные тебя с ходу жучам выдали бы. Но зато попал в переплет. Видишь ли, где ты, там и Обратник тут как тут. Как по лезвию хожу, но назад вернуться - да ни за что на свете! То, что ты мне про аппарат рентгеновский у жучей порассказала, знаешь, настораживает. До сих пор мы тут ни одного не видели. Значит, жучи их прячут. Если прячут, то с какой стати? Электричество им известно, так что, по идее, они в силах открыть и рентгеновское излучение. Раз прячут, то не потому ли, что хотят скрыть кое-что поважнее? Звучит не слишком убедительно, понимаю. В конце концов, мы в здешней культуре не очень разбираемся. Мы здесь без году неделя. И людей у нас маловато для таких дознаний. Может, я хватил через край? Весьма на то похоже. И тем не менее, Макнеффа следовало бы предупредить насчет жучиного рентгена. Но как я ему скажу, откуда дознался? Выдумать источник информации у меня пороху не хватит. Так что стою перед дилеммой.