Любовные чары
Шрифт:
Она не знала, как смогла не кинуться прочь, стеная от страха и отвращения. Вцепилась в какой-то куст, чтобы удержать себя на месте, и во все глаза смотрела на приближавшийся к ней темный клубок. И в это мгновение взошла луна.
– Господи милостивый! – выдохнула Марина, разглядев хорошенькое детское личико на уродливом мохнатом теле, и у нее обморочно зашлось сердце. Но в тот же миг рука ужаса разжалась, ибо она разглядела длиннополое и длиннорукавное одеяние, что-то вроде неуклюжей шубенки, облегавшее ребенка. И ей уже не было страшно, когда дитя с разбегу
Ребенок счастливо засмеялся, и в алом ротике сверкнули жемчужные маленькие зубки. Не веря глазам, смотрела Марина в светло-голубые глаза, казавшиеся в лунном свете похожими на опалы, на льняные вихры, выбивавшиеся из-под круглой, плотно завязанной шапочки. Она уже видела это личико… Нет, не может быть!
Ребенок на ее руках вдруг завертелся и плаксиво шепнул:
– Жарко…
Светлые бровки жалобно изломились.
И в самом деле: ночь тепла, дитя набегалось, а в такой шубейке и в мороз взопреешь. Марина осторожно поставила малыша на траву и принялась развязывать тесемки шапки и поясок шубы.
Почувствовав прохладу, дитя радостно завертело головой. Шапочка свалилась, и лунный луч заиграл на гладенько причесанной головке.
– Ты кто? – спросило дитя. – Мамочка?
У Марины почему-то перехватило горло.
– Погоди-ка раздеваться. Как бы не простыть на ветру… – И она вновь принялась напяливать шапку на светлую головку, как вдруг дитя исчезло из ее рук. Марина какое-то мгновение так и сидела на корточках, тупо уставясь туда, где только что был ребенок. «Брауни, настоящий брауни! – мелькнула мысль. – Был да исчез!»
И только потом она сообразила, что малыш исчез не сам по себе, а был вырван из ее рук женщиной, которая сейчас ломилась через кусты, держа «брауни». А тот тихонько смеялся – словно серебряные колокольчики перезванивали! – и махал Марине.
Девушка ринулась следом, повинуясь той же слепой вещей силе, которая нынче ночью направляла ее поступки. В несколько прыжков догнала убегавшую женщину, что было силы вцепилась в ее плечи, рванула… и тут же согнулась, зашлась от боли, хватаясь за колено. Потому что похитительница ребенка, не оборачиваясь, лягнула ее, как норовистая кобылица, и снова бросилась в глубину парка.
К тому состоянию изумления и возбуждения, в котором находилась Марина, не хватало только примешаться ярости. Теперь ее ничто не могло удержать! Через пару минут она налетела на женщину с таким пылом, что сшибла ее с ног и сама рухнула сверху.
Где-то внизу кучи малы задавленно пискнул ребенок. Женщина, обретя силу, встала, и какое-то мгновение Марина болталась на ее спине. Затем, пнув соперницу под колени, снова свалила ее. Оттолкнув бестолково топтавшегося рядом плачущего ребенка, та в отчаянии крикнула:
– Беги, Алан! – И бессильно замерла под тяжестью Марины, которая от изумления так и оцепенела на теле поверженного врага.
Голос женщины еще раньше показался ей знакомым, а теперь она окончательно узнала его. Флора! И лицо, в которое, не веря глазам своим, вглядывалась
– Алан? – хрипло выдохнула Марина, усаживаясь поудобнее и не выпуская руки Флоры, которую она заломила той за спину. От боли женщина тихо застонала, но Марина не ослабила ни хватки, ни крепких тисков колен. Ей было жаль Флору, однако Марина не собиралась упускать наконец-то явившуюся возможность пробить хоть малую брешь в серой непроницаемой стене вопросов без ответов, обступивших ее с самого первого дня пребывания в замке. – Значит, Алан? А где тогда Элен? Или у тебя родились близнецы? Почему же тогда ты прячешь второго?
– Нет у меня никаких близнецов, – буркнула Флора. – И Алана никакого нет. Я звала свою дочь, Элен, а вам бог весть что почудилось. Вы уж лучше отпустите нас, миледи…
В голосе ее зазвучали слезы, тело, на котором утвердилась Марина, расслабилось, но победительница была настороже и не упустила мгновения, когда пленница внезапно рванулась, пытаясь освободиться. Ей это непременно удалось бы, ведь Флора была куда сильнее и крепче Марины, но боль в вывернутой руке заставила ее со стоном рухнуть и замереть неподвижно, задыхаясь от тихих, бессильных рыданий.
Марина задумчиво прищурилась. Флора не зовет на помощь – почему? Конечно, ночные прогулки с ребенком, обряженным в чертика, покажутся странными не только одержимому Сименсу, однако терпеть такую боль… Впрочем, нет, не боль так исказила ее лицо. Это беспокойство, вернее сказать, страх! Она косится на ребенка, задыхающегося от сдавленных, испуганных рыданий, которые вот-вот перейдут в тот отчаянный детский плач, который непросто бывает унять даже самой ласковой мамке или няньке. Вот этого и боится Флора больше, чем боли. Она боится шума!
Осознав это, Марина вскочила, отпустив руку пленницы.
– Успокой ребенка! – А поскольку Флора так и лежала неподвижно, слишком ошеломленная внезапным освобождением, чтобы поверить в него, Марина снова сердито схватила ее за руку и рывком заставила подняться. – Да сделай же что-нибудь, не то на крик сюда сбежится вся округа!
Растерянно моргнув, Флора бросилась к ребенку и подхватила его, но рука ее, изрядно-таки вывернутая Мариною, ослабев, повисла. Она выронила бы ребенка, да Марина оказалась рядом, перехватила малыша, прижала к себе. Дитя поуспокоилось и теперь лишь протяжно, недовольно всхлипывало и вздыхало, но ясно было, что опасность переполоха исчезла.
Предостерегающе поглядывая на Флору, Марина запустила руку поглубже в детские одежки и кивнула, получив самое достоверное доказательство.
– Значит, это все-таки Алан! – тихонько воскликнула она. – Mальчишка! Зачем же ты выдавала его за девочку?
Флора только глазами сверкнула, пытаясь прийти в себя после бурной схватки. Каждую минуту ожидая нападения – глаза Флоры горели таким опасным огнем, – Марина попробовала вразумить ее:
– Только кинься на меня, и я подниму такой крик, что сюда мигом сбегутся люди! Они схватят вас – и тебя, и… твоего малыша!