Любовные чары
Шрифт:
– Мы должны спасти ее! – воскликнула Марина. – Я скажу, что сама во всем виновата, они отпустят ее…
– И утопят тебя, – закончила Джессика. – Ты и одета подходяще для ведьмы: в черном платье, на темном коне. Нет, и Агнесс не спасешь, и себя погубишь.
Бьющуюся Агнесс доволокли почти до самой воды. Страх оледенил сердце Марины. Но было нечто превыше страха – гордость? злость? – и они заставили ее быстро шепнуть Джессике:
– Скачи за подмогой. Приведи Десмонда, Джаспера, кого угодно! Я задержу их. Они не посмеют убить меня!
Джессика
Веткой с нее сорвало шляпу, туго закрученная коса больно стукнула по спине, но Марина и не заметила. Конь во весь опор промчался с обрыва и стал, весь дрожа от напряжения, между рекой и мужчинами в белом, которые подтащили черное тело к воде, и его уже лизали волны.
Марина соскочила наземь и, путаясь в дурацком хвосте амазонки, кинулась к Агнесс, лежащей лицом вниз. Сорвав другую перчатку, вмиг развязала узел на ее затылке и, рывком приподняв, посадила, чтобы та могла вздохнуть.
Лицо Агнесс было сплошь залеплено песком, и Марина, смахнув желто-серую массу, едва не зарыдала, увидев, как безобразно исцарапано и избито хорошенькое смуглое личико, которое она вроде бы люто ненавидела, но сейчас не могла вспомнить – за что.
Агнесс была в обмороке и даже не вздрогнула, когда Марина закричала что было силы:
– Остановитесь! Не троньте ее!
После мгновенного замешательства вперед шагнул высокий мужчина. Лицо его было закрыто, но по властному голосу Марина сразу узнала Сименса:
– Прошу вас удалиться, миледи. Мы все сделаем сами.
– Нет! – яростно выдохнула Марина. – Развяжите ее и отпустите!
– Она ведьма, миледи, – качнул капюшоном Сименс. – Вы сами знаете.
– Ничего я не знаю! Я наговорила вам, что в голову взбрело – и про мак, и про жабу. А куклу я сделала сама! – выкрикнула Марина, обвинив себя в том, что недавно, высказанное Джессикой, показалось ей чудовищно оскорбительным.
Белые балахоны, окружавшие Сименса, взволнованно заколыхались, подались было к Марине, однако предводитель остановил их мановением руки.
– Вы лжете, миледи, – сказал он терпеливо и даже печально. – Жаба, кукла – это одно, подозрения, но как быть с доказательством?
Он выхватил из-под плаща кожаную туфельку.
«Она слишком изящна для горничной, – подумала Марина как о чем-то важном. – Откуда у Агнесс такие туфли? Наверное, Десмонд подарил!» Последняя мысль вызвала в сердце лишь слабый отзвук прежней ревности.
– Если у вас нет жалости, побойтесь хотя бы сэра Десмонда! Он не простит вам, если вы убьете Агнесс! – воскликнула Марина.
– Когда бог наделяет нас своим божественным прозрением, никто не смеет становиться на нашем пути, лорд он или простой крестьянин, – высокомерно усмехнулся
– Ты называешь ее миледи, брат? – вдруг подал голос один из его свиты. – Она примчалась на черном коне, одетая в черное, чтобы спасти свою пособницу! Сдается мне, сегодня нам предстоит испытать не одну женщину, а двоих!
– Вы тут все с ума сошли! – закричала Марина, но в голосе ее звучал страх. – Говорю вам, ни я, ни Агнесс – не ведьмы!
– Это мы узнаем очень скоро! – пролаял обвинитель.
В то же мгновение один из мужчин схватил Марину за локти и свел их за спиной с такой силой, что она взвыла от боли. Но тотчас тяжелая потная ладонь запечатала ей рот.
Второй мужчина выхватил нож и разрезал веревки, опутывавшие Агнесс. Две пощечины привели девушку в чувство. Она застонала, пошевелилась, пытаясь встать. Человек в балахоне вздернул ее на ноги и держал так некоторое время, пока Агнесс не глянула вокруг осмысленным взором.
Первой она увидела Марину: с заломленными за спину руками, едва ли не стоящую на коленях, – и глаза ее сверкнули торжеством. Хрипло хохотнув, Агнесс захлопала в ладоши, но тут же веселье сползло с ее израненного лица, выбелив его до мертвенной желтизны: она разглядела белые балахоны, столпившиеся вокруг.
Истерически вскрикнув, Агнесс заметалась, потом прижала ладони к лицу, постояла так несколько мгновений. Затем испустила пронзительный звериный вопль, от которого Марина на минуту оглохла, некоторые мужчины зажали уши ладонями, а поодаль в лесу с гомоном взвилась птичья стая. Агнесс затопталась на месте и вдруг закружилась волчком, растопырив руки, с которых почти до земли свисали длинные, испачканные песком рукава, бормоча какие-то слова. Все стояли недвижимо, словно не в силах отвести от нее глаза. У Марины помутилось в голове. Один из белых братьев покачнулся, рухнул на колени, с протяжным стоном схватился за голову.
– Ветер! Она накликает ветер! – раздался хриплый крик.
– Ну, а я воюю не ветром, клинком! – усмехнулся человек, недавно угрожавший Марине, и легонько чиркнул острием шпаги по шее Агнесс.
Взвизгнув от боли, та замерла, схватившись за горло, и красные струйки быстро-быстро потекли меж ее пальцев. Лезвие снова блеснуло – и Агнесс с новым криком схватилась за щеку, которую пересекла красная черта. Девушка отшатнулась, но человек со шпагой не отставал, и кровавая отметина легла на ее лоб.
Агнесс кинулась к реке, потому что с трех сторон все теснее обступали белые балахоны. И тот, кто держал Марину, двинулся вперед, подталкивая ее перед собой.
Сименс воздел руки. То же сделали и остальные, кроме одного, неостановимо гнавшего израненную девушку в воду. Вот она зашла по колени, потом по пояс, по грудь – он не отставал. На лице Агнесс уже не было живого места. Глаза ее на миг коснулись глаз Марины – взгляд ее был сплошь безумие и ужас. Шпага взвизгнула опять. Агнесс отпрянула, и дно ушло из-под ее ног.