Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2
Шрифт:
На следующий день после сих злополучных приключений Гудар принёс мне номер “Сент-Джемс-Кроникл”, где описывалась вся эта история. Шарпийон и я были означены только инициалами, но Ростэн со вторым свидетелем, по имени Ботарелли, упоминались полностью с присовокуплением самых лестных эпитетов. Гудар рассказал, что этот Ботарелли слыл литератором, и поэтому я счёл не подлежащим сомнению, кто был автором клеветнической статейки, и отправился разузнать его адрес. По дороге я встретил Мартинелли, он вызвался указать нужный дом и проводить меня.
В
— Перед вами, — представился я, — кавалер де Сенгальт, тот самый, которого из-за вашего свидетельства на целый час заперли в Ньюгэйте.
— Я просто в отчаянии.
— Вы полагаете, для меня достаточно вашего отчаяния?
— Сударь, мне обещали две гинеи, а ведь я отец семейства.
— По моему мнению, вы играете роль, которая может дорого обойтись вам. Неужто вы совсем не боитесь виселицы?
— Лжесвидетелей не вешают, их только ссылают. Да и как доказать, что свидетельство ложно?
— А я это докажу, слышите! Где это вы видели меня, скажите пожалуйста? Может быть, осмелитесь утверждать, что были третьим, кроме меня и Шарпийон?
— Осмелюсь, сударь, хотя это и ложь.
— Вы самый последний из подлецов.
— Совершенно справедливо, но вот моё извинение, если не оправдание.
И он указал на своё семейство.
— Не вы ли сочинитель статьи, помещённой сегодня утром в “Сент-Джемс-Кроникл”?
— Нет, сударь. Я был бы доволен такой честью, но, увы, автор не я.
— По всей видимости, вы пытаетесь марать бумагу?
— Разве я не должен зарабатывать хлеб для этих несчастных? Приходится писать в газеты, несмотря на моё отвращение к подобному роду занятий. Моё истинное призвание — поэзия.
— Ах, так вы поэт!
— Я сократил “Дидону” и дополнил “Деметрия”. Моя месть закончилась тем, что я дал гинею его жене.
В знак признательности она поднесла мне сочинение своего мужа, озаглавленное “Разоблачённая тайна франк-масонов”. Этот Ботарелли раньше был монахом, а его жена — монашенкой. Оба жили в одном городе, Пизе. Полюбив друг друга, они тайно виделись, и воспоследовавшая её беременность заставила их бежать в Англию.
Возвращаясь к себе, я услышал, что кто-то внятно произнёс моё имя. Я обернулся и никого не увидел. Пошёл дальше — оклик повторился, и опять никого. В это время я проходил мимо лавки продавца птиц и понял, что моим собеседником был попугай.
— Откуда у вас эта птица? — спросил я торговца.
— Мне уступила его одна дама.
— Он ведь хорошо говорит?
— Нет, всего лишь одну фразу.
— Какую же?
— “Казанова — мошенник”.
— Я покупаю его, вот две гинеи. Я взял птицу к себе и целыми днями повторял ей:
“Шарпийон шлюха хуже своей матери!”. Через неделю попугай так хорошо усвоил новый урок, что твердил его с утра до вечера, прибавляя каждый раз от себя бурный взрыв смеха. Гудар, бывший свидетелем
— А сама она?
— Сказала, что ваша мысль весьма остроумна, и она сама потешается всем этим.
Через несколько дней я прочёл в газете: “Дамы, которых оскорблял попугай у биржи, не имеют ни средств к существованию, ни покровителей. Если кто-нибудь приобретёт птицу, её брань не получит такой скандальной известности”.
— Почему вы, обожатель Шарпийон, — спросил я однажды Эгара, — не купите моего болтливого попугая?
— По очень простой причине — он повторяет как раз то, что думают о нашей принцессе все, кто её знает.
Тем не менее, у попугая нашёлся покупатель в лице некоего лорда, с которым Шарпийон разыграла в точности ту же комедию, что и со мной. Я ещё часто встречал это создание, но без всякой опасности для моего сердца или кошелька. Она стала мне так же безразлична, как если бы я никогда не знал её.
Как-то я был в Ковент-Гардене вместе с Гударом, который пригласил меня на концерт синьоры Сартори.
— Там будет, — сказал он, — англичанка пятнадцати лет, которой сама примадонна даёт уроки пения.
— Значит, сия юная особа ищет покровителя?
— Без сомнения, и если вы желаете занять эту вакансию, то следует поторопиться. Сегодня слушать Сартори приедет целая толпа богатых лордов, и вы останетесь ни с чем.
При моих тогдашних деньгах новые знакомства не улыбались мне, однако я решил всё-таки посмотреть на девицу, поскольку это ни к чему не обязывало. Юная мисс показалась мне отменно красивой, но её прелести не смогли воспламенить моих чувств. Читатель, может быть, вам показалось, что я всё ещё думал о Шарпийон? Если так, вы ошибаетесь, мной овладела платоническая любовь, и я был снова полон воспоминаний о Полине.
В театре Гудар указал мне на молодого ливонского дворянина, барона Штенау, который повсюду преследовал очаровательную ученицу Сартори, но я ответил, что не намерен мешать ему. После ужина нам предложили билеты на следующий концерт, я взял два, а ливонец целых пятнадцать и выложил за них столько же гиней.
“Он возьмёт крепость приступом”, — заметил я Гудару. Мне показалось, что Штенау вполне располагает средствами, а поскольку он обратился ко мне с самыми лестными выражениями, я отвечал тем же, и мы познакомились. Читатель вскоре увидит, к каким последствиям привела эта случайно возникшая близость.