Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2
Шрифт:
Упомянув о Букингэм-Хаузе, я совершенно забыл рассказать один забавный случай, который превосходно показывает английский “юмор”. В садах этого дворца аллеи отделены друг от друга редко посаженными грабами. Однажды мы прогуливались там с Пемброком, и я приметил вблизи нескольких личностей, сидевших (по вполне понятной причине) на корточках, оборотившись спиной в нашу сторону.
— Вот невоспитанные люди, милорд. По крайней мере, садились бы лицом к аллее.
— И поступили бы опрометчиво. Ведь тогда их могли бы узнать. А я не сомневаюсь, что среди этих
— Министры? В подобной позе?
— Почему бы и нет, разве они не могут быть застигнуты врасплох внезапной нуждой?
Когда мы выходили от Сартори, я оставался столь же спокоен, как и в начале вечера. Гудар сказал мне:
— Я не узнаю вас, вы совершенно безучастны к прелестям англичанки, а ведь, согласитесь, это королевский кусочек.
— Пусть ливонец разоряется, если у него есть желание, что касается меня, я отступаю.
Я с головокружительной быстротой приближался к своей гибели. Силы мои были подорваны, средства почти совершенно истощились. Я продал все драгоценности, оставив только табакерки, футляры, несколько часов и кое-какие безделушки. Своим поставщикам я не платил уже целый месяц.
Удалившись от света, целую неделю посвятил я приведению в порядок своих дел. За месяц я ухитрился истратить все деньги, вырученные от продажи бриллиантов, не говоря уже о четырёхстах гинеях долга. Решившись покинуть Англию, я продал оставшиеся у меня ценные предметы: крест, пять золотых табакерок, все часы, за исключением одних, и два роскошных чемодана. Когда мои долги были полностью уплачены, у меня оставалось ещё около шестидесяти гиней. Естественно, мне пришлось проститься со своим особняком. Я занял три скромные комнаты в окрестностях Сохо-Сквер, оставив из всех слуг лишь моего верного Ярба.
Через дней десять я впервые отправился на прогулку, и мой злой гений опять привёл меня к злополучной таверне “Пушка”. Я завершал свой довольной жалкий (что стало уже обыкновенным для меня) обед, когда появился барон Штенау и любезно предложил присоединиться к нему и приехавшей вместе с ним даме. Я согласился. Дама оказалась той самой ученицей Сартори, к которой Штенау был столь щедр. Она прекрасно говорила по-итальянски и блистала ослепительной красотой. Беседа её сопровождалась тысячью кокетливых уловок: можете представить себе, в моих ли силах было оставаться безучастным после двенадцатидневного воздержания! И всё-таки я соблюдал в отношении дамы самую строгую почтительность и позволил себе только заметить, что почитаю барона счастливейшим из людей.
После обеда, прошедшего с отменной весёлостью, красавица предложила сыграть по гинее на шампанское. Сказано — сделано. Барон проиграл. А теперь, — предложила дама, — разыграем, кому платить за обед”. Жребий пал на прекрасную мисс. Не желая оставаться единственным, коего пощадил случай, я предложил барот ставку по две гинеи, но он опять проиграл. Мы повторили партию — и с тем же успехом.
Он ни за что не соглашался перестать и через полчаса остался уже без ста гиней. Я не стал продолжать игру, и он, выведенный из себя превратностью
— Не беспокойтесь за ваши деньги, Штенау богат и возвратит нам долг.
Уразумев, что она вошла в половину моего выигрыша, я решил получить свою долю обладанием её особой и без дальнейших церемоний поцеловал красавицу.
— Вы легко загораетесь.
— А вам это не нравится?
— Напротив. Кстати, ничего не говорите барону о том, что я получила от вас пятьдесят гиней.
— Конечно. Надеюсь, он не узнает и про то вознаграждение, на которое я могу рассчитывать?
— Будьте покойны.
При сих словах прекрасная мисс многозначительно улыбнулась. Через час возвратился барон, вооружённый векселем лиссабонского банка на одну из лучших фирм Кадикса достоинством в пятьсот двадцать гиней. Он сказал мне:
— Я побывал у нескольких банкиров, но никто не хочет заниматься этим делом.
— Странно, ведь поручитель давно известен. Если вам угодно доверить это мне, я охотно возьму на себя необходимые переговоры.
— Вы окажете мне услугу. Я сейчас же сделаю нужную запись.
На следующий день банкир Лей оплатил предъявленный мною вексель. Я встретился со Штенау и передал ему банкноты, из которых он заплатил проигранные вчера сто гиней, после чего мы заговорили о прекрасной англичанке.
— Вы боготворите её!
— Я? Совсем нет. Сия девица принадлежит мне не больше, чем любому другому. Если она нравится вам, объяснитесь.
— Это уже сделано.
— Прекрасно. И у вас договорено о свидании?
— Как раз сегодня вечером.
— Приятных удовольствий! Это будет стоить вам десять гиней и ещё небольшой пустячок.
Только потом я понял, что подразумевалось под этим пустячком.
На следующее утро я проснулся в объятиях красавицы и отсчитал ей пятьдесят гиней.
— Когда я снова увижу вас? — спросила она.
— К сожалению, я не богат.
— Неважно! Ведь всегда можно найти пять гиней для дам, которые вас любят, не правда ли?
— Без сомнения.
— Ну, и прекрасно. Приходите разделить со мной ужин, когда вам захочется.
Получив сие приглашение, я пользовался им всю неделю, ко на восьмой день утром, когда завершал последние приготовления перед выходом, меня внезапно поразила известная боль, от которой, к сожалению, до сих пор не найдено верного лекарства.
Никогда ещё злосчастная болезнь не посещала меня столь некстати — я собирался плыть по морю, чтобы искать удачу на континенте. Пришлось остаться в Лондоне до полного выздоровления, то есть ещё целых шесть недель.
Я вышел, но конечно же не за тем, чтобы обратиться с упрёками к моей англичанке, а единственно с намерением обосновать свою штаб-квартиру у эскулапа. Уложив все чемоданы, я оставил только тонкое бельё, которое было отправлено Ярбом прачке, обитавшей в шести милях от Лондона по дуврской дороге. Когда я водворился у врача, мне сразу же подали письмо банкира Лея. Вот что в нём было написано: