Любовный поединок
Шрифт:
С той минуты, как он ее заметил, Джулиан с удовольствием наблюдал за нею, пытаясь определить, кто из джентльменов был ее тайным сообщником. Но прошло добрых полчаса, прежде чем он заметил, что девушка была отнюдь не мошенницей, а весьма хитрой шлюшкой, которая знала, как вызывать интерес у мужчин.
Ее подружка, имея бесспорно более привлекательную внешность, не таила за красивой мордашкой никакой тайны и не могла удержать на себе пристальный взгляд. В ней все было слишком очевидно. Она слишком явно выставляла себя напоказ. Мисс Нобль была более ловкой особой. Она наверняка узнала его и теперь разыгрывала перед ним свой маленький интригующий
«Я только называю себя актрисой», — так она сказала, и любому понятно, что сей эвфемизм означает. К женщинам ее профессии он относился снисходительно. С его судьбой презирать их . было бы ханжеством. Он провел юность среди женщин легкого поведения, проституток, но , они были для него скорее подругами и советчицами, чем особами, с которыми можно приятно cj провести время. По правде говоря, доступные дамы благородных кровей, услаждавшие теперь его жизнь, не особенно отличались от проституток его молодости, и он тем более ценил этих последних.
Виктория Нобль, если таково было ее настоящее имя, нимало не походила на женщин, которых он знал в юности. В ней было нечто, присущее лишь ей одной, и он оценил в ней это. С высот своего богатого опыта общения с женщинами он вынужден был признать, что Виктория Нобль была весьма лакомым кусочком и могла очень скоро заделаться любовницей какого-нибудь богатого светского джентльмена.
За этой мыслью тут же последовала другая: этим джентльменом вполне мог стать и он сам.
Не то чтобы она обладала редкостной красотой или особой прелестью форм. Черты ее лица отличались утонченностью, но поистине хороши были ясные голубые глаза. Линии тела ласкали взор мягкой женственностью, без излишней худобы, но и без чрезмерной пышности. Замечательнее всего были ее темные волосы, хотя и не по моде уложенные. Длинные и блестящие, они рассыпались по плечам мягкими волнами. Он, не задумываясь, смог бы назвать дюжину женщин, способных затмить эту девушку красотой, и лишь одного недоставало им всем: в них не было и десятой доли ее обаяния.
Он смотрел на нее, и им все сильнее овладевало опасное чувство, что он видит сразу нескольких женщин. Сейчас, в белом вышитом белье, она походила на девственницу, предназначенную в жертву на алтарь Афродиты. Чуть раньше, когда он поймал в ее взгляде волнение страсти, она вызвала в его воображении образ восточной рабыни, цель и смысл жизни которой — услаждать своего господина и повелителя. Потом она вздернула подбородок, окинув его сверху вниз презрительным взглядом, — и вот перед ним аристократка, царица модного светского салона. Мужскому уму оставалось лишь гадать, каким восхитительным созданием она обернется в следующую минуту. Одно он знал точно: другой такой женщины он раньше не встречал.
Знал он и другое. Она должна принадлежать ему, и цена была ему безразлична, сколько бы она ни запросила. Ухмыляясь, он потянулся к бутылке кларета и жестом предложил ей.
Серена не стала отказываться. Ею владела единственная мысль — использовать любой предлог, чтобы оттянуть ту минуту, когда он позовет ее в спальню. Сейчас они сидели у камина в маленьком отдельном кабинете, примыкавшем к спальне. Он попросил ее снять накидку, и она повиновалась.
— Расскажи о себе, — попросил он.
Боже, если бы она только могла исполнить его просьбу! Тогда было бы сразу покончено со всем этим фарсом. Но это было невозможно, ибо тогда он выгнал бы ее прочь, и ей пришлось бы спуститься вниз, туда, в таверну, заполненную солдатами. Кроме того, как она могла обнаружить себя теперь? Как она объяснит свое присутствие в таком месте и без лакея? Если Джулиан узнает о ней всю правду, он без колебаний сдаст ее солдатам.
— Мне особенно нечего рассказывать. — Серена потягивала вино, желая выиграть время и быстренько сочинить какую-нибудь правдоподобную легенду.
— Кто ваши родители?
— Я сирота.
Такой ответ казался самым простым: несуществующие имена и прочие подробности она бы наверняка перепутала.
— В таком случае единственным для вас источником средств к существованию остается использование того, чем вас одарила природа. Глядя на вас, я бы сказал, что вы не могли сделать лучшего выбора.
Серене захотелось ударить его.
— Благодарю вас, — отвечала она, выдавив улыбку.
Этажом выше хлопнула дверь и раздался глухой топот сапог.
— Как вы думаете, что там происходит? — спросила Серена, не отрываясь глядя на потолок.
— Что? А, таверна заполнена до отказа. Мне еще повезло, что я нашел для нас комнату.
Серена метнула взгляд на дверь, ведущую в спальню, и ощутила, как где-то глубоко в ней зашевелился страх. Этого она не допустит, успокаивала она себя. Как-то она слыхала, что уличная женщина сначала убедится в способности джентльмена оплатить ее услуги, а уж потом расстегивает первый крючок на корсаже. Серена просто назовет астрономическую сумму, и этим все закончится. Когда торг зайдет в тупик, что неизбежно случится, она сможет с достоинством удалиться. Но прежде, предупредила она себя, надо убедиться, что опасность быть схваченной миновала. Как только солдаты уйдут, она прикажет хозяину вызвать наемный экипаж и вернется домой как ни в чем не бывало.
Нельзя поддаваться панике! Пока она сидит в кабинете и Рэйнор не пытается увести ее в спальню, бояться ей нечего.
— Почему бы нам не расположиться поудобнее? — улыбнулся Рэйнор и под ее встревоженным взглядом отстегнул шпагу и отбросил ее в сторону. Потом он скинул камзол и взялся за пуговицы жилета. Жилет последовал за камзолом.
— Помоги мне, — позвал он, поднося руку к верхней пуговице сорочки.
У Серены пересохли губы. Пора было заводить разговор об оплате. Стукнула другая дверь, на этот раз на их этаже. Топот сапог приближался. Казалось, солдаты прочесывали дом. Что, если они искали ее? Что, если ее внешность была им известна? Она поднялась и замерла, прислушиваясь, глаза ее были широко раскрыты.
Глаза этой девушки бездонны, думал Рэйнор, они ввергают мужчину в соблазн изведать ее тайны. Она сирена, она искушена в древнем как мир искусстве, против которого простой смертный беспомощен. Неуверенными маленькими шажками она подходит к нему. Конечно, ее застенчивый беспомощный вид, ее растерянность всего лишь игра, но какая умелая игра! Она была — и он не мог не признать этого — прирожденной актрисой, способной стать всем, чего захочет мужчина.
— Встань на колени, — приказал он тихо. Она опустилась к его ногам, воплощение женской покорности. Он привлек ее к себе. — Расстегни мне рубашку.