Любовью спасены будете...
Шрифт:
В конце марта в кабинете Германа раздался звонок, он снял трубку.
– Да?
– Герман, это я.
Он узнал Машу.
– Что случилось?
– Ты можешь приехать?
– Что-то случилось?
– Да.
– Мама? Вилена?
– Вилена. Приезжай!
– Сейчас. – Он бросил трубку, выхватил из шкафа куртку и, заскочив в кабинет старшего врача, предупредил: – Я уехал. Если станут спрашивать, скажи, буду дома через полчаса, пусть звонят туда.
– Что-то случилось? – спросил старший.
– Что-то с Виленой, жена позвонила, – проговорил Герман на ходу.
Дома его встретили встревоженная Маша, вернувшаяся
– Что, опять?
– Не то слово, – озабоченно ответила Маша. – Это не просто опять. Ольга Яковлевна, расскажите Герману.
Бабушка Вилены стиснула руки:
– Да я, собственно, ничего и не знаю. Виленочка сходила с собакой. Они хорошо погуляли, пришли домой, я слышала, как Вилена мыла Дине лапы, потом они о чем-то говорили. Я ее спросила, будет ли Виленочка пить чай? Девочка сказала, что да, и я поставила чайник. Потом кто-то позвонил в дверь. Я была на кухне и не видела. Виленочка открыла. Я не слышала слов, но мне показалось, что говорила женщина. А потом я почувствовала, что тянет холодом по ногам, и выглянула в прихожую. Виленочка стояла у двери. Я ей сказала: «Закрой дверь, дует!» А она не реагирует. Мне стало страшно, я взяла ее за руку, она словно неживая. Я потерла ей виски, дала понюхать нашатырь. Вы ведь знаете, он кого хочешь приведет в чувство. А Вилечка не очнулась. Я ее спрашиваю: кто это был? Она молчит. Я ее спрашиваю: как ты себя чувствуешь, она говорит – нормально. Она на все отвечает одно слово – нормально. Я ничего не понимаю, как может быть нормально, если ребенок неживой и говорит одно слово. А вы что-нибудь понимаете?
Герман пожал плечами. Кто мог приходить? Ошиблись дверью? А у Вилечки резкое обострение? Он повернулся к Маше:
– Ты что-нибудь понимаешь?
Маша прошлась до двери в прихожую, тщательно ее осмотрела. Открыла, постояла с закрытыми глазами. Потом вернулась к Вилене, взяла ее за руку, приподняла за подбородок голову, заглянула в неподвижные зрачки. Потом приложила ладони к ее вискам и спросила:
– Что ты видела? Кто это был?
Вилечка вывернулась у нее из рук, забормотала:
– Все нормально… Все нормально.
Герман спросил:
– Маша, что ты делаешь? Что же случилось? Нам завтра опять ехать к психиатру?
Мария Ивановна взяла его за руку и повела в их комнату, там она сказала:
– Не надо никаких психиатров. Это порча. Я чувствую. Как только Вилена открыла дверь, кто-то навел на нее порчу.
Герман усмехнулся. Ничего себе порчу… Да кому оно надо? Нет, это дурь какая-то! Какая порча?
– Маша, я понимаю, ты веришь во всякие сверхъестественные штучки. Порча, сглаз и прочее… Я тоже понимаю шутки, но сейчас я вижу, что наша девочка резко ухудшилась. Я полагаю, это отголоски той травмы.
– Да при чем тут та травма? – Маша застыла посредине комнаты в позе канделябра с приподнятыми руками, и Герман видел, что она рассредоточена, глаза чуть прищурены, взгляд отсутствующий.
Она некоторое время стояла покачиваясь, потом, опустив руки, сказала: – Ничего не вижу. Герман, при чем тут та травма? – повторила она. – Все, что было раньше, – это цветочки, и, кстати, их легко собака перевела на себя. А сейчас очень серьезно все… – Она мучительно потерла лоб. – Наверное, устала на работе, вокруг Вилечки какое-то марево.
Герман знал, что жена – феномен природный.
– Ну хорошо, – сказал он. – Пусть порча. Но нам-то что делать? Надо ж от нее как-то избавляться.
– А кто против? – удивилась Маша. – Только как ты это себе представляешь?
– Ну, не знаю. Ведь снимают же как-то? Тебе виднее.
– Герман, порча – это не грязь… ее просто так не смоешь. Она может только перейти с одного человека на другого… Ты понимаешь? На тебя, меня, твою маму… Ты ведь не хочешь этого?
– И этот человек будет как Вилечка?
– Нет, – Маша обняла его и прижалась, – в том-то все и дело, что у каждого она проявится по-своему. Ведь у каждого свое слабое место. У не остывшей от перенесенного Вилечки это голова. А у тебя или Ольги Яковлевны это может быть и сердце и легкие… и все, что угодно. Лучший вариант – это вернуть порчу тому, кто ее навел. Если б я знала – кто? – У Маши потемнели глаза, она сдвинула брови. – Ну, если бы я знала, кто и как это сделал?
Герман очень редко видел разгневанную Машу и подсознательно чувствовал, что ох как не поздоровится тому человеку, который…
Маша обошла соседей, переговорила с бабульками, гуляющими во дворе. Никто, ничего. Она строго-настрого запретила Вилене выходить из квартиры. Ольга Яковлевна, взявшая на себя заботу о собаке, хотела и Вилечку прогуливать, но Маша четко и беспрекословно сказала «нет». Герман, озадаченный жалобами матери, спросил вечером:
– Но почему?
И Маша ответила:
– В нашей квартире безопасно, я перекрыла все лазейки. А на весь дом меня не хватит, а уж тем более на двор.
– Ты думаешь, Вилечке что-то угрожает?
Маша повернулась лицом к Герману, лежа щекой на его руке, посмотрела ему в глаза.
– Постоянно. Ее тогда спасло то, что этот человек войти в квартиру не мог и вынужден был действовать на расстоянии. Только и хватило, чтоб порчу навести. А то…
– Что «а то»?..
– Ничего, – Маша снова легла на спину, – живем мы на тринадцатом этаже. А крыльев Вилечке Бог не дал…
Германа при этих словах обдало жаром. Он и представить себе не мог, как близка была его дочь к гибели.
– Мда-а-а… – только и сказал.
– Ладно, спи.
Маша решила, что, как только потеплеет, надо им с Вилечкой уезжать в деревню. Она написала заявление об увольнении в своей больнице с первого мая, собрала свои и Виленины вещички в большую сумку, туда же сложила кое-что из еды, сухие супы, банки с консервами, чай, сахар, крупу. Прикинула на вес… Ничего, донесут.
Когда Герман в шестом часу пришел домой после работы, Ольга Яковлевна протянула ему записку.
«Герман! Мы уехали. Не буду писать куда. Ты поймешь. Я жду тебя к началу июля. Не нервничай, все будет хорошо. Только там мы сможем помочь нашей дочери и сохранить ребенка. Никому не сообщай, где мы. Хотя я догадываюсь, чьих рук дело с Вилечкой, уверенности полной пока нет. На всякий случай сохрани все в секрете и Ольге Яковлевне накажи. Мне понадобится твоя помощь в начале июля. По срокам выходит, что все решится в двадцатых числах. Это хорошо.
Ну все, целуем тебя, не скучай.