Любой ценой

Никольская Наталья

Из подъезда Ларискиного дома выводили Дрюню, закованного в наручники. Весь двор был забит милицейскими машинами и машинами скорой помощи.

Бабки, позабыв про «Санта-Барбару» и все сериалы на свете, высыпали на улицу.

Дрюня шел, растерянно крутя головой. Никакой бутылки у него в руках не было.

Бабки с ужасом смотрели на него, а я, несмотря на близорукость, заметила на рукаве Дрюниной рубашки кровь.

Бабкам было на что посмотреть. Никогда особенно не питавшие к Дрюне нежных чувств теперь они просто отрывались. Баба

Клава, переодевшаяся в другое платье, была просто в экстазе.

– Я же говорила тебе, паразиту, что добром твои дела не кончатся! – визгливо прокричала она, поднимая вверх указательный палец. – Бог-то он все видит! Будешь знать, как над старухами издеваться, ирод проклятый.

– Вот, вот, – поджимая губы, говорила маленькая, сухонькая старушка. – Водочка – она еще никого до добра не доводила! Посиди теперь в тюрьме, голубчик, может, одумаешься!

Господи, да что же это такое творится? Неужели теперь человека сажают в тюрьму за то, что он немного выпил? Что это за абсурд?

В голове моей завертелась карусель с лошадками, и я беспомощно уставилась на Лариску. Ее взгляд ничем не отличался от моего.

В этот момент Дрюня поднял голову к моему окну и как-то отчаянно крикнул:

– Леля!

– Дрюня! – взвизгнули мы одновременно с Лоркой и кинулись к двери, с трудом попадая в шлепанцы, вылетая на лестницу и грохоча вниз, забыв о существовании лифта.

Когда мы, раскрасневшиеся, растрепанные, появились во дворе, Дрюню уже запихивали в УАЗик.

– Что случилось? – на бегу спросила я неизвестно у кого.

– Вот так вот, – презрительно глядя на меня, сказала баба Клава. – Нашла с кем дружбу водить! Скажи спасибо, что он тебя по пьянке не прирезал! Господи, Господи, что делается! Вот получишь теперь от сестры-то! Она-то у тебя не такая непутевая. И эта туда же, – неодобрительно посмотрела она на Лариску. – Молодая, а туда же! Нашла себе компанию. С убийцей связались!

При последних словах меня словно током прошило, а Лариска побелела сильнее школьного мела.

В этот момент распахнулась дверь подъезда, и врачи вынесли носилки. На них лежало тело, накрытое простыней. Сквозь простыню просочилась кровь.

– Да вы объясните в конце концов, что произошло! – отмахиваясь от бабы Клавы и вцепившись в одного из милиционеров, лениво влезавшего в УАЗик, завопила я. – Что случилось?

– Дядя! – вдруг взвизгнула Лариска, кидаясь к носилкам.

– Куда, девушка? – перегородил ей дорогу врач.

– Пустите, пустите меня, это мой дядя! – в отчаянии рвалась к носилкам Лариска.

– Ему уже ничем не поможешь, девушка, – покачал головой врач.

– Куда его… Куда его теперь?

– Ясное дело куда, в морг! – пожал плечами врач и крикнул:

– Заноси!

Носилки погрузили в санитарную машину.

– А вы сами ему кто будете? – обратился к Лариске один из милиционеров.

– Племянница она его! – тут же сунулась баба Клава, которую никто не спрашивал. – Подружка

этого, убил который! – она кивнула в сторону машины, куда поместили Дрюню.

Лариска с побелевшими губами машинально повернулась туда же.

– Лора, это не я! – в отчаянье прокричал Дрюня, за что сразу же получил дубинкой.

Я ахнула и кинулась к машине.

– А вы куда? – встрял передо мной милиционер. – Эта девушка племянница убитого, она поедет с нами, чтобы ответить на несколько вопросов. А вы куда?

– Но я же… Я же знаю, что Дрюня не виноват… – пролепетала я. – Мы же были вместе…

– Ах вот как! – обрадованно заявил тот, поняв мою фразу по-своему. – тогда прошу вас, пройдемте.

Нас с Лариской посадили рядом на боковом сиденьи. Мы сидели и не смотрели друг на друга. О чем думала Лариска, я не знаю, а мои мысли крутились вокруг убийства Николая Валентиновича Дружникова и причастия к этому Дрюни.

Да нет, это абсолютно ясно, что Дрюня не мог его убить! Какой из Дрюни убийца? Да и зачем? Не из-за того же, что покойный отказался выдать Дрюне бутылку? Ведь это же просто абсурд!

Да, но как я буду объяснять это в милиции? Какие аргументы приведу? Что я знаю Дрюню с детства, что он, конечно, шалопай редкостный, но что он и мухи не обидит? Так меня и послушали.

И чего я напросилась в свидетели? Черт дернул за язык сказать, что мы были вместе… Сейчас сидела бы спокойно дома, все обдумала, была бы вообще не при делах, потом меня бы вызвали, задали бы пару вопросиков, я бы все честно рассказала, и меня бы отпустили, а тут… Что, охота быть свидетельницей?

А если…

В душе моей поднялся противный липкий холодок. Что, если меня примут не за свидетельницу, а за сообщницу? Мало ли что им там, ментам, в голову может взбрести!

И главное, сама хорошо! Нашла, что ляпнуть! Дура, эх и дура! Нет, Полина определенно права в одном – я безнадежная дура и меня исправит только могила. Куда я, видимо, и попаду за соучастие в преступлении, которого не совершала…

Я уже представила себя в камере смертников, уже представила леденящий ужас, сковывающий все члены в ожидании смертной казни, представила, как…

Стоп!

Чего я несу? Какая смертная казнь? Во-первых, у нас в стране на нее мораторий, и это даже каждому ребенку известно. Во-вторых, с чего бы это меня должны посадить? Я ничего не сделала!

Так что хватит о глупостях думать – и так уже наделала их столько, что не расхлебаешь. И в могилу я попаду только в одном случае – если меня собственноручно убьет Полина, как и обещала баба Клава.

Полина…

Ведь вот о ком я должна была вспомнить в первую очередь! Ведь сколько бы ни ругала, ни мучила меня сестра, а ведь ни разу еще не оставляла в беде! И именно к ней мне нужно кидаться за помощью. Только вот как теперь до нее добраться? Была бы я дома, достаточно было бы просто позвонить, а тут… Идиотка, все пути сама себе отрезала к спасению!