Любой каприз за вашу душу
Шрифт:
Тай Роу – это я, если кто вдруг не понял. Звучит куда лучше, чем родное имя: Роза Бенджаминовна Тихонова. Могла быть Роза Донован, по отцу, но какие-то сложности с гражданством и документами не позволили родителям вовремя пожениться. Я могла бы взять папину фамилию, когда получала паспорт, но собиралась вскоре стать Розой Вайнштейн и не видела смысла заморачиваться с документами. А потом внезапно оказалась Розой Кобылевской. Представляете такое фамилиё на обложке? Вот и я решила, что лучше не стоит.
– Отличный план. Просто блеск! Только вот никуда Тай Роу не поедет,
И инкогнито я раскрывать не собираюсь, о чем Тохе прекрасно известно.
– Зато может ехать его секретарь и доверенное лицо. – Тоха похлопал длиннющими ресницами.
– Нет, даже не…
Договорить я не успела, меня поймали за руку, поцеловали пальцы и голосом змея-искусителя прошептали:
– Пожалуйста, Ти! Ты их всех очаруешь, ты же такая, такая!.. Самая лучшая!
Я вздохнула, сдаваясь. Вот ведь гад! Знает же, что не могу ему отказать, никогда не могла. И пользуется. Нагло и бессовестно пользуется!
– Дался мне твой Лос-Анджелес, – проворчала я, чтобы хоть не отступать без боя. – У меня роман не дописан. И даже не начат. Работать пора.
– Вот именно! Тишка, ты только представь – напишешь роман об актерах мюзикла, по личным впечатлениям! «Суета вокруг Бродвея», а? Получишь Букера, нет, Оскара! Нобелевскую!
Я только плюнула. А что мне еще оставалось?
Глава 2. О белом стетсоне и свободе
От жары и запаха пыльных пальм отчаянно хотелось пить, но остановиться и купить бутылку газировки я не могла себе позволить. Он шел слишком быстро, лавируя в потной гомонящей толпе, отвлечешься на миг – и все. Потеряешь. А мне непременно, обязательно надо его догнать!
Я почти догнала, уже почти окликнула его, и тут по закону подлости меня толкнул какой-то узкоглазый мерзавец, шпилька попала в трещину асфальта и сломалась. Обругав китайца, шпильку, жару, пробегающего мимо негра-качка и заодно себя, дуру, я стащила босоножки и побежала дальше босиком, всерьез раздумывая, не запустить ли негодной обувкой в шикарную мужскую задницу в десятке шагов впереди. Обтянутая голубой джинсой, задница так и провоцировала сделать с ней что-нибудь доброе и вечное. Хотя бы пнуть. А какого черта мерзавец топает и топает, не обернувшись ни разу?
– Да стой ты, черт тебя подери! – крикнула я ему вслед.
Он притормозил, обернулся, одарил меня недоуменным поднятием брови и кривой ухмылкой. И, скотина такая, шагнул в какую-то дверь. Само собой, дверь тут же за ним закрылась.
– Скотина натурале!.. – выдохнула я и сделала последний рывок, к этой самой двери.
– Вы куда, мисс? – попытался остановить меня парнишка-латинос в попугайском пончо. – Мы еще не открылись!
– Смотри не потеряй! – я сунула ему в руки свои босоножки и, пока он офигевал, просочилась внутрь и замерла на пороге, привыкая к полумраку.
Кажется, насчет «не открылись» парнишка не соврал. Во всем баре был лишь один человек, и сейчас он сидел у стойки на высоком табурете, качал на пальце свой белый стетсон и разглядывал меня. Сверху вниз. Когда его взгляд добрался до босых ног, он рассмеялся – от этого смеха
Неплохо для начала.
Я подошла вплотную, отвела в сторону руку со стетсоном, отметив, какая горячая у него кожа, и улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.
– Хочешь выпить, детка? – его голос звучал именно так, как надо: низко, хрипловато и тягуче, как выдержанное вино. Он сам чуть склонился ко мне, так что явственно почувствовался запах лайма, кофе и мужского пота, терпкий и соленый.
– Я хочу, чтобы ты спел для меня, – сказала ему почти в губы, машинально облизнулась – запах, этот запах лайма!
– Резвая птичка. – Он провел ладонью по моей щеке, приподнял пальцем подбородок. – Что мне за это будет?
– Слава? – Я потерлась о его ладонь щекой и с удовольствием почувствовала мужскую руку на своем бедре.
Он хмыкнул, притянул меня к себе и поцеловал, именно так как надо – властно, но в то же время нежно, и этот запах лайма и кофе…
– Просыпайся, детка, – велел он на чистом русском языке и почему-то голосом Тошки. – Нам завтрак принесли.
И, разумеется, растворился в безжалостном дневном свете и гудении самолетных двигателей.
– Тоха, я тебя ненавижу, – простонала я, пытаясь натянуть плед на голову. – Ну и спи дальше, я сам выпью весь кофе и твои круассаны съем, – отвратительно довольно сообщил Тоха, накинул на меня край пледа и обратился к стюардессе: – Давайте сюда, мисс.
В том, что с Тошки станется сожрать мой завтрак, я не сомневалась ни секунды. Так что пришлось вылезать из-под пледа, продирать глаза, умываться в крохотной санитарной кабинке и спасать свой завтрак из загребущих лап вечно голодного гения.
– А теперь рассказывай, товарищ Штирлиц, как мой сценарий оказался у Тома и Джерри.
Вчера расспросить Тошку я просто не успела. Надо было срочно оформлять мне билет в ЛА, кидать в чемодан шмотки, просить подружку присмотреть за квартирой и быстро-быстро ехать в Шереметьево. Хорошо хоть виза не требовалась – у меня двойное гражданство. Тошка даже к маме заглянул всего минут на десять, только показаться – и сразу ко мне. Его отпустили со спектакля всего на несколько дней, смотаться за мной…
– Если бы кто-то держал телефон включенным и вовремя просматривал почту, мне не пришлось бы носиться бешеной колбасой между континентами, – буркнул Тошка и упер у меня шоколадку в качестве моральной компенсации. – Ладно, слушай, как было дело.
История оказалась дурацкой, дальше некуда, как раз в Тошкином духе.
Приехали они с труппой в ЛА, и его бывший (тут я понимающе хмыкнула: Тоха был влюблен всегда, и всегда насмерть, вот только объекты менялись максимум через три месяца) привел его на вечеринку. Мол, все свои, музыкальная тусовка, ля-ля-тополя. Праздновали день рождения Тома Хъеденберга. Все упились, перезнакомились и снова упились – все как положено. Ну и Тоха влюбился, он же не мог пропустить такую оказию. Раз влюбился, решил порадовать свой новый идеал. А что может порадовать режиссера-маньяка больше, чем новый мюзикл? Правильно, только издевательство над старым.