Любвеобильный джек-пот
Шрифт:
Шалый не ответил. Он по-прежнему сидел, вытянув короткие ноги в высоких кирзовых сапогах и скрестив руки на единственной пуговице кожаной жилетки. Кнут так и остался зажатым между пальцами. Ему вот только красной рубахи не хватало и серьги в ухе – и один в один Яшка-цыган из «Неуловимых...». Те же смоляные кудри, разбросанные по плечам. Тот же невысокий рост. Смуглость лица и жесткость взгляда.
– Со мной? А что может быть со мной не так? – Шалый беспечно дернул сильными плечами и скривил презрительно темные губы. – У меня, как в Багдаде, все покойно.
– Ага! – Лия ни с того
Вот дались ей эти «Неуловимые...». Шутить с кем вздумала! Со зверем!..
Шутка не удалась, это сразу стало понятно. Потому что Шалый вдруг сделался совершенно темен лицом, а на черные дыры его глаз медленно, будто шторки, опустились веки.
– Это про каких же мертвых речь, начальник?
– Тебе ли не знать, Ваня... – Лия качнула головой и дважды прищелкнула языком. – И про обочины районные не мне тебе напоминать. Вот здесь... – она ткнула пальцем в куртку на груди. – Имеется одно неопровержимое доказательство того, что... что ты все знаешь! А твой профессиональный удар прямо в сердце, Ваня... Я же была на бойне и узнала, каким ударом ты там забиваешь животных. Провести экспертизу и сличить для нас пара пустяков. Так что... Подумал бы о явке с повинной, Ваня...
Ее несло без тормозов, вот что это было! Она блефовала жутко. Не была она ни на какой бойне. И вспомнила об этом только что. А вдруг это неправда?! Что тогда?! Тогда Ванька наймет адвоката и обвинит ее в том хотя бы, что она предъявляет ему необоснованные ложные обвинения. А потом еще и Тишаков Сережа ей по шее надает за то, что испортила ему все.
Она же только что раскрыла перед возможным преступником все карты, дура!
Ведь если он и в самом деле преступник, да преступник с головой, он заляжет на дно. И тогда Тишакову уж точно никогда не раскрыть этого дела. А Санька, ее несчастный любимый Санька, так и останется сидеть в тюрьме.
У Шалого головы не оказалось. Той самой, в смысле, которая помогла бы ему начать соображать.
Он перепугался и озверел одновременно, она это поняла потому, как судорожно он впился пальцами в кнут. А потом...
Все случилось так внезапно, что осознать, что же именно произошло, Лия сумела, уже сидя в своей машине.
Запомнилось только, как сильно завизжала Светлана, отброшенная носком его сапога к дальней стене. И еще, как стало больно от его пальцев, вцепившихся ей в волосы.
А потом он зашипел ей на ухо. Точно так! Он приказал ей аккуратно подниматься с кресла и медленно двигать к ее машине. Она поднималась и в самом деле очень аккуратно. Нож... Тот самый нож, которым Шалый, возможно, убил и Филиппа Ивановича, был плотно приставлен к ее горлу.
Что она наделала?! Что наделала?! Он же сейчас ее вывезет за деревню и убьет! И зароет в ближайшем овраге. А то и зарывать не станет, просто бросит на съедение волкам. А потом вернется и убьет Светлану. Хотя Светлану он убить побоится, у той муж Глава! Он заступится. Это за нее – за Лию – заступиться некому. Она совсем, совсем одна... А Шалый просто-напросто возьмет и скроется. Мало ли таких мерзавцев бегает по стране?!
– Заводи машину! – приказал Шалый, шумно дыша у самой ее щеки, и, поганец
– К-куда ехать?! – Ее передернуло от его языка, и от дыхания его, отдающего чесноком и табачищем, мутило тоже. Чего уж было говорить про страх, сковавший и руки, и ноги.
– Давай за деревню поезжай, там и побазарим, что за доказательства у тебя во внутреннем кармане твоей модной курточки.
Она и поехала. Медленно ехала, и сколько ехала – минут пять не больше – столько молилась. Молилась, чтобы свершилось что-нибудь невероятное. Ну пускай у ее машины мотор заглохнет, господи! Или колесо вдруг взорвется, а! Взорвалось же однажды прямо посреди оживленной трассы, когда она возвращалась с дачи от Филиппа Ивановича. Чудом тогда в кювет не улетела. Затормозила юзом и сидела потом, не в силах отдышаться и оторвать руки от руля. Сколько тогда народу собралось вокруг нее! Вот так бы сейчас, а! Глядишь, и сбегутся со всех сторон...
Мотор не заглох. Колесо не взорвалось. И землетрясения не случилось, и града размером с голову. И они благополучно выехали за село и помчались в сторону детского дома. Правда, не доехали. Где-то посередине пути Шалый приказал ей затормозить и вылезать из машины.
Лия выбралась и поежилась от странного холода, сковавшего тело. Странный был холод, а ведь солнце жарило, разогнав облака. Ветра почти не было. И березовая посадка, та самая, вдоль которой они не так давно путешествовали с Гольцовым, приветливо перешептывалась подсохшими листьями, отливающими медью.
– Ну что, сучка ментовская, здесь тебя кончить или дальше поедем?!
Шалый вышел из машины и сделал шаг по направлению к ней. Нож так и оставался в его правой руке. А в левой у него был кнут, которым Ванька сейчас легонечко поигрывал.
– А чего же дальше? Давай здесь! Только ночи бы дождаться. Вдруг кто поедет, что тогда? А ночью... Ночью тебе же привычнее. – Как она все это выговорила, одному богу было известно. Сама говорила, а сама пятилась от него. – Ты же со своей бандой ночами промышляешь. Бедных старух убиваешь.
– Ну, убиваю, и че! – Шалый цинично заржал, сокращая расстояние между ними вдвое. – Убиваю! А знаешь почему?!
– Почему? – Все, дальше пятиться было некуда, ее спина уперлась в ствол березы.
– Потому что ненавижу этих старух поганых. Молодым жить! Молодым деньги зарабатывать. Почему какая-то старая карга должна грабить государство, а?! Лучше бы пацанам этих денег! Видала, какая нищета в детдоме? То-то же... А эти старые мрази живут и живут, живут и живут. На уколах, таблетках, которые им государство тоже бесплатно должно выделять. Несправедливо!!!
Последнее слово он произнес по слогам и резко отвел руку с ножом назад.
Сейчас он ее убьет, поняла Лия как-то вдруг и сразу. Убьет, и все сразу закончится для нее. Солнца этого мягкого сентябрьского уже не будет никогда. И неба, сияющего промытой дождем голубизной, не будет. Он ее убьет и оставит лежать возле березового ствола. Кровь медленными толчками будет вытекать из ее раны и...
Тишаков! Сережа! Ну, какая же умница, господи!!! Не иначе ее молитва, пускай и с опозданием, но была услышана.