Люди, боги, звери
Шрифт:
Чахары воровали, затевали потасовки, предавались пьяным оргиям, и поэтому Ван Сяо-цун поспешил выдворить их из города, направив в Кобдо и далее, в Урянхай.
Проснувшись однажды холодным утром, жители Улясутая могли видеть неприглядную картину. По главной улице ехал отряд чахаров. Они восседали на небольших лошадках со спутанными гривами, по трое в ряду, в теплой форме синего цвета, в овчинных полушубках и непременных енотовых шапках — вооруженные до зубов. Они ехали, громко хохоча, и что-то кричали, с жадностью поглядывая на китайские магазины и дома русских поселенцев. Впереди скакал их одноглазый вожак, а за ним в белых полушубках следовали три всадника с развевающимися знаменами и что есть силы дули в раковины, извлекая из них то, что они в простоте душевной считали музыкой. Один чахар, не в силах справиться с искушением, спрыгнул с лошади и бросился в ближайший китайский магазин. Оглянувшись, хунхуз увидел у дверей магазинчика оставленную лошадь и сразу понял, что происходит. Он тут же пришпорил
В день, когда отряд покинул Улясутай, пошел сильный снег, сделавший дороги непроходимыми. Лошади падали на колени, выбивались из сил и отказывались идти дальше. Несколько монгольских всадников все же въехали в Улясутай на следующий после начала снегопада день — на двадцать пять миль им потребовалось, по их словам, целых сорок восемь часов. Многие караваны застряли в дороге. Монголы не решались пускаться в путь даже на волах и яках, впрочем, проходивших за день только десять-двенадцать миль. Можно было, конечно, нанять верблюдов, но в городе их мало кто держал, и, кроме того, хозяева не были уверены, что животные выдержат в таких условиях четырнадцать миль до первой железнодорожной станции в Куку-Хото. Мы были вынуждены опять ждать — чего? Смерти или избавления? Нас могли спасти только наши собственные энергия и сила. В конце концов мы с другом вновь отправились на разведку, захватив с собой палатку, плиту и пищу. Путь наш лежал в район Косогола, откуда сайт ожидал наступления красных.
Демон джагистая
Наш маленький отряд — четверо верхом на верблюдах, еще один верблюд с поклажей — направлялся вдоль долины реки Боягол на север, к горам Тарба-гатай. Каменистая тропа была покрыта глубоким снегом. Верблюды продвигались вперед медленно, тщательно обнюхивая дорогу, и наш проводник то и дело покрикивал: «Ок! Ок!» — поторапливая своих помощников. Оставив позади крепость и китайский дуган, мы обогнули горный хребет и, переправившись несколько раз через незамерзшие ручьи, начали восхождение. Подъем был трудным и опасным. Верблюды осторожно выбирали место, куда поставить копыто, и непрерывно шевелили ушами, что делают обычно при сильном волнении. Тропа то петляла над обрывом, то взвивалась вверх, к самой вершине хребта, то вновь спешила в узкую долину, но тем не менее упорно набирала высоту. В одном месте мы разглядели сквозь серую дымку облаков, окутавших горную вершину, темневшее на безграничном снежном полотне пятно.
— Это обо, священные алтари, защищающие путников от злых духов, стражей этого перевала, — объяснил нам проводник. — Место называется Джа-гистай. Множество сложенных о нем легенд, древних, как сами горы, живут и по сей день.
Мы упросили его рассказать нам некоторые из них.
Монгол, покачиваясь на верблюде и сторожко поглядывая по сторонам, начал свой рассказ:
— Это было давно… очень давно… Внук великого Чингисхана сидел на китайском троне и управлял всей Азией. Китайцы убили своего хана и собирались извести всю ханскую семью, но святой старец-лама похитил жену хана и его малолетнего сына из дворца и доставил на быстроногих верблюдах в наши родные степи, по другую сторону Великой Китайской стены. Китайцы долго не могли напасть на след беглецов, но наконец выследили-таки их. Лучшие воины на самых быстрых лошадях поскакали в погоню. Вот-вот догонят китайцы наследника, но тут лама, помолившись, испросил у небес снегопад. Верблюды могли продвигаться в глубоком снегу, а лошади вязли. Сам лама был из дальнего монастыря — вы увидите его, когда будем проезжать Джахантси-Куре. Чтобы попасть в этот монастырь, надо перейти Джагистай. И вот у самого перевала старый лама неожиданно почувствовал себя плохо, покачнулся в седле и упал мертвым. Вдова Великого хана, Та Син Ло, залилась слезами, но, увидев внизу нагонявших их китайцев, спешно продолжила путь к перевалу. Измученные верблюды останавливались каждую минуту, как ни подгоняла их несчастная женщина. Китайские всадники приближались; уже слышались их радостные крики в предвкушении щедрой награды, обещанной мандаринами за убийство наследника Великого хана. Нужно было только доставить головы матери и сына в Пекин, где бы их выставили на площади Чьен-Мень, чтобы народ мог вволю потешиться. Испуганная мать подняла вверх малютку и обратилась с мольбой к небесам:
«Мать-Земля и боги монгольские, спасите потомка великого человека, прославившего Монголию по всему свету! Не допустите гибели праправнука
Вдруг она заметила сидевшую неподалеку на скале белую мышку. Та прыгнула к ней на колени и промолвила:
«Меня послали помочь тебе. Продолжай спокойно свой путь и ни о чем не беспокойся. Преследователи твоего сына, которого ожидает славное будущее, обречены и скоро погибнут».
Но Та Син Ло не поверила, что одна маленькая мышка сумеет остановить триста воинов. Тогда мышка спрыгнула на землю и вновь заговорила:
«Я Джагистай, демон Тарбагатая. Боги любят меня, и могущество мое безгранично, но из-за того, что ты засомневалась в возможностях говорящей мышки, Джагистай теперь станет опасен не только для плохих людей, но и для хороших».
Вдова хана и ее сын спаслись, но Джагистай сдержал свое обещание. Проходя через перевал, нужно быть осторожным и смотреть в оба; демон только и ждет, чтобы погубить ни в чем не повинных путешественников.
Вершины Тарбагатая густо усеяны обо из камней и сучьев, а в одном месте высится целая башня из обломков скал — жертвенник, сложенный, чтобы умилостивить богов и получить прощение за неверие Та Син Ло. Демон, очевидно, поджидал нас. Стоило начать подъем на центральный хребет, как завывал, а под конец запорошил нам снегом глаза, вздымая в воздух целые сугробы. В двух шагах ничего не было видно, мы с трудом различали очертания идущего впереди верблюда. Неожиданно я почувствовал толчок, вздрогнул и огляделся. Я по-прежнему удобно сидел между двумя кожаными мешками с мясом и хлебом, только… моего верблюда не было подо мной. Он исчез. По-видимому, поскользнулся и рухнул в пропасть, а незакрепленные мешки, наткнувшись на скалу, застряли вместе со мной в снегу. Вот такую шутку сыграл со мной демон Джагистая, но этого ему показалось мало. Он, видимо, гневался всерьез. Яростные порывы ветра почти сносили моих спутников с верблюдов вместе с мешками; снежная крупа слепила глаза, затрудняя дыхание; наши горбатые рысаки чуть не падали с ног. Так мы тащились долго, увязая в снегу и постоянно балансируя над пропастью. Наконец мы достигли небольшой долины, где ветер выл на тысячи разных голосов. Темнело. Наш проводник несколько раз проехался взад-вперед в поисках тропы, потом вернулся назад и, разведя руками, сказал:
— Мы сбились с пути. Нужно заночевать здесь. Дело плохо: дров нет, а холод скоро усилится.
С большим трудом, под атаками ветра мы окоченевшими руками поставили палатку и внесли в нее бесполезную теперь печку. Завалив палатку снегом, прокопали в сугробах глубокие канавки и заставили верблюдов лечь в них на колени, понукая криком: «Дзук! Дзук!» Затем внесли в палатку мешки.
Мой друг взбунтовался при мысли, что ему всю ночь придется мерзнуть, да еще рядом с печкой.
— Пойду искать дрова, — решительно заявил он и, взяв топор, вышел из палатки.
Через час он вернулся, волоча за собой здоровенный обрубок телеграфного столба.
— Эй, вы, Чингисханы, — сказал он, растирая замерзшие руки, — берите-ка топоры и карабкайтесь на гору слева от палатки. Там повалены телеграфные столбы. Старый Джагистай, с которым я теперь на короткой ноге, привел меня к ним.
Оказалось, что поблизости проходила российская телеграфная линия, связывающая до прихода большевиков Иркутск с Улясутаем; китайцы, вернувшись, приказали монголам срубить столбы и снять с них провода. Теперь эти столбы были спасением для проходящих через перевал путешественников. Вот и мы провели ночь в теплой палатке, хорошенько подкрепившись мясным супом с вермишелью — и это в самом сердце владений гневного Джагистая! На следующее утро мы отыскали тропу в двухстах или трехстах шагах от палатки и продолжили наше трудное путешествие по Тарбагатаю. На подступах к долине реки Адер наше внимание привлекла стая красноклювых монгольских ворон, круживших над скалами. Приблизившись, мы обнаружили два свежих трупа — всадника и его лошади. Трудно было понять, что тут произошло. Они лежали рядом, мужчина все еще держал поводья в левой руке, никаких следов пули или ножа. Лица мужчины разглядеть было невозможно. На нем был монгольский плащ, но брюки и тужурка — европейские. Тщетно мы задавались вопросом, что же с ним случилось?
Наш монгол, понурив в тревоге голову, проговорил тихо, но убежденно:
— Месть Джагистая. Всадник не совершил жертвоприношения в северном обо, вот демон и задушил обоих.
Наконец мы оставили Тарбагатай позади. Впереди лежала долина Адера — узкая, поросшая густой травой, стиснутая горами, она вилась вдоль реки. По обеим сторонам делившей ее пополам дороги беспорядочно валялись целые и порубленные теле графные столбы, спутанные провода. Разрушение телеграфной линии между Иркутском и Улясутаем было закономерным звеном агрессивной политики Китая в Монголии.
Вскоре нам стали попадаться крупные стада овец, животные разрывали снег, отыскивая сухую, но очень питательную траву. Иногда мы видели на крутых горных склонах яков и волков. А вот пастуха заметили лишь однажды: как правило, завидев нас, они тут же прятались в горах или оврагах. Юрты нам не встречались. Свои передвижные жилища монголы ловко скрывают от посторонних глаз и от ветра в скалах. Кочевники как никто умеют выбрать место для зимовки. Мне часто приходилось забредать зимой в монгольские юрты; стоит только свернуть к ним с ветреной равнины, как тут же, сдается, попадаешь в теплицу.