Люди феникс
Шрифт:
Из этих же соображений он решил раньше времени не вылезать из кабины и турбину не стал глушить, а лишь перевел ее в режим ожидания.
«До двенадцати оставалось около четверти часа. Ничего, подождем. Лишь бы только очередной труп не вызвал меня в столь неподходящий момент.
Интересно, придет Вадим или нет? Странный все-таки я тип. Давно пора бы усвоить, что людям нельзя верить. Вот и вчера поддался сопливым отцовским чувствам, а сынок-то чуть было не втянул меня в авантюру… Жив ли он вообще сейчас? Ведь, опомнившись от шока, вызванного его явлением, шеф наверняка распорядился бы повязать его и убить надежнее, чем в прошлый раз.
Что ж, это тебе хороший урок на будущее, седой болван. Отныне следуй известному принципу, давным давно сформулированному какими-то мудрыми уголовниками: «Не верь, не бойся, не проси»… Только вторая часть для тебя не подходит. Тебе-то как раз надо бояться пуще огня. Всех людей без разбора. От мала до велика. Родных и чужих… Потому что это самые мерзкие твари на Земле. Вот они идут по городу — живые, смердящие трупы. Каждый из них заслуживает смерти, потому что хоть раз в жизни совершил подлый поступок. А я их спасаю… марионетка на ниточке. Безмозглое орудие в руках какого-то могущественного извращенца…
Нет-нет, ты взгляни только на этих уродов. Ни одного достойного и приличного человека среди них нет. Бабы просто омерзительны. Те, что помоложе, распускают чуть ли не до задницы волосы, тысячу раз крашенные и перекрашенные в серо-буро-малиновый цвет. Физиономии размалеваны, как у чучела. Расфуфырились и вышагивают, виляя задом, с таким высокомерием на морде, будто весь мир должен валяться у их ног. А копни поглубже — ни черта нет в их черепе. Ни одной достойной мысли, кроме того, как бы повкуснее пожрать и с кем бы трахнуться!.. У-у, шалавы!..
А те, что старше, — еще отвратительнее. Бесформенные горы жира и дряблой плоти, едва переставляющие конечности и тупо пялящиеся на витрины. Или тощие палки с претензией на вечную молодость, изнуряющие себя бессмысленной диетой и по три раза в день посещающие косметологов и парикмахерские… Никак не могут понять, что на них никто уже не клюнет. Даже слепой. Потому что, кроме гнусной внешности, они обладают не менее гнусным голосом — кокетливо-визгливым или приторно-картавящим «а-ля франсез»… А ведь у них, наверное, есть мужья, дети, внуки. Мне их искренне жаль — ведь они каждый день вынуждены видеть их физиономию, общаться с ними и даже любить их, превозмогая приступы тошноты.
Мужики… вообще ничего не хочется говорить. Только плеваться с отвращением. Вот ползет один экземпляр, свесив брюхо до самого паха. Ходячее кладбище бифштексов и сосисок с тушеной капустой. Тебе же вообще пиво противопоказано, скотина!.. Не слышит. Продолжает на ходу сосать прямо из горлышка бутылки. Какое бескультурье!.. А вот другой — такой замызганный, словно целый год ходит в одном и том же тряпье, не снимая его. Представляю, как от него разит дохлятиной… Третий — небритый, с сальными волосами, чавкающий жвачкой до слюнявых пузырей, кои он время от времени сплевывает прямо на тротуар… Ну что это такое, а? Разве это — люди?..
А этот старикан с голым морщинистым черепом и одутловатой мордой — куда он прется прямо на мою машину? Линзы забыл протереть,
Словно услышав мысли Ивана Дмитриевича, старик, бодренько вышагивавший по краю проезжей части, остановился, пристально всматриваясь в лобовое стекло «Пантеры», а затем прошаркал к правой дверце и принялся дергать ручку, явно пытаясь открыть ее. «Он что — маразматик? Или принял меня за таксиста?» Иван Дмитриевич машинально ткнул в кнопку блокировки замка дверцы, чтобы объяснить этой старой развалине, что стоянка такси за углом и что он, Иван Дмитриевич, не собирается зарабатывать на жизнь частным извозом — тем более ради таких клиентов…
Однако, когда дверца открылась, ничего сказать он не успел. «Старикан» проявил неожиданную прыть и в мгновение ока оказался сидящим на соседнем сиденье.
— Не понял?.. — угрожающим голосом начал Иван Дмитриевич, но тут же осекся.
Человек, севший к нему в машину, что-то буркнул себе под нос и неуловимо превратился в Вадима. Живого и невредимого. Только бледного и осунувшегося. На голове у него было нечто вроде шлема-маски, который когда-то был неотъемлемым атрибутом европейских модников. А на груди болтался, подсоединенный шнуром к шлему, какой-то прибор, похожий на видеокнигу.
— Ты уж извини за маскарад, отец, — с улыбкой сказал Вадим. — Я просто хотел тебе продемонстрировать свой агрегат в действии…
Иван Дмитриевич неотрывно смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.
Прибор оказался действительно очень простым в обращении. Помимо шлема-маски из тонкой, но прочной пленки («Голомодуль», — скупо пояснил Вадим), в его комплект входили и другие причиндалы: блок аудиоуправления с центральным процессором, дополнительная видеоприставка в виде пояса, которая давала возможность имитировать различные виды одежды, начиная от боксерских трусов и майки и кончая парадным мундиром полковника ОБЕЗа… Все было компактным, водонепроницаемым и, по словам самого изобретателя, даже экранированным от воздействия внешних излучений и полей.
«Да-а, Вадим — молодчина! Только… нужна ли мне эта его штуковина? Ведь даже в кошмарном сне не могу представить, как я буду управляться с ней. Тем более что у меня вечно нелады по части обращения с электроникой… Вдруг детище Вадима подведет меня в самый неподходящий момент? Позора тогда не оберешься… И не только позора. Кой у кого мои попытки закамуф-лироваться вызовут законные подозрения. Ладно, разберемся».
— Как там у тебя все прошло? — спросил Иван Дмитриевич сына, имея в виду ночную вылазку.
— Как видишь — жив!.. Хотя шансы повторно отправиться на тот свет были. Но удалось отделаться только вот этим. — Вадим красноречиво закатал рукав рубашки выше локтя, где рука у него была наспех перевязана какой-то несвежей тряпкой, покрытой в нескольких местах кровавыми пятнами.
Иван Дмитриевич невольно отвел взгляд.
— И что же ты теперь собираешься делать? — спросил он. — В ОБЕЗ пойдешь?
— Ну да, как же!.. — отмахнулся Вадим. — После моего визита эти сволочи наверняка уже приняли нужные меры… вывезли небось все запрещенные финтифлюшки куда-нибудь в другое место, так что теперь к ним не придраться… Да и оставаться в городе мне больше нельзя. Меня уже, наверное, ищут повсюду… Поэтому скорее всего мы не скоро с тобой встретимся, отец. Ты не бойся, я о тебе никому никогда не расскажу. Даже если… впрочем, не стоит о грустном… Удачи тебе… папа. И — спасибо большое!..