Люди, горы, небо
Шрифт:
– Ничем, – сказал Витька. – Да, ничем, – вдруг ожесточился он, – потому что там уже была свежевскрытая банка точно такого же компота. Не дальше чем за час до меня кто-то на шхуне уже похозяйничал.
– Гм… – бормотнул Станислав, темнея лицом. – Это я… это я, так сказать, по праву первооткрывателя.
– Вбили заявочный столб, да?
Станислав повернулся к шефу, как бы ища у него поддержки.
– Что ж, это понятно, – снисходительно согласился Юрий Викентьевич. – Первым все достается в первую очередь. И лавровые
– А я не догадался, – с наигранной обидой, но внутренне отвердев, проговорил Витька. – Я ведь тоже сразу-то, сгоряча, посчитал себя не вторым. Но мне и в голову не стукнуло, что можно в счет этого кое-чем попользоваться. Что можно выпить втихаря банку компота…
– Брось дурака валять! – резко сказал Станислав. – Имей в конце концов соображение, о чем мелешь!
Витька осекся. Стащил сапоги, прилег на свой мешок.
– Остальные я спрятал там под камнями, – тускло сказал он. – Я спрятал их от того человека, который опорожнил банку компота. Я испугался, что он придет и заберет все остальные. Я же не знал, что это Станислав.
Витька лежал, закинув руки за голову, и ни о чем не думал. Какой-то он был весь опустошенный.
Он был обидчив. Но он и возмутился.
Где-то около костра Юрий Викентьевич чуть не упал, наверное споткнулся либо о ящик с жженым клеймом «Станислав», либо о бочку с таким же горелым личным знаком.
– Черт бы побрал эти частнособственнические инстинкты! – воскликнул он с непроизвольно прорвавшимся наружу негодованием; его нет-нет да и донимали то эгоизм Станислава, то нерасторопность Егорчика. Юрий Викентьевич презирал себя, если почему-либо ему не удавалось сохранить ровное состояние духа.
Иногда он казался таким смешным из-за этого. Но иногда во гневе он забывал думать о хороших манерах, и тогда бывал уже не смешным, а скрыто грозным…
Там, у костра, Станислав пожаловался шефу на Витьку.
Витька не мог слышать Юрия Викентьевича – верный своей натуре, тот говорил не повышая голоса. Зато Станислав выбрасывал слова резко, будто швырял их пращой.
– Раздул кадило… В конце концов ему уже восемнадцать лет. Он должен отвечать за свои поступки.
Юрий Викентьевич что-то сказал.
– Ну да, – возразил Станислав, – он книжек начитался.
Юрий Викентьевич еще что-то сказал.
– Он должен чувствовать благодарность за то, что мы для него сделали… – упрямо отвечал Станислав, – …что мы для него делаем.
Видимо, Юрию Викентьевичу надоело пререкаться, и он отошел от костра, так что в палатку явственно донеслись его последние слова;
– Мы для него делаем сейчас столько же, сколько он для нас. Пожалуй, он даже кое-кого из нас намного превосходит в активности, но не считает это за особую свою заслугу. Кстати, вот что меня в нем радует!
Витька ощутил, как горячо защипало у него глаза,
Поворочавшись с боку на бок, Витька тоже вылез наружу: жалко дрыхнуть в палатке, когда на берегу полыхает такой огонь!
Юрий Викентьевич и Станислав, обсуждая поведение Витьки, скорее всего ни к какому выводу не пришли: оба сидели надутые и красные.
Юрий Викентьевич кипятил в кружке воду – собирался бриться. Он не был таким чистюлей, как Станислав, который даже здесь брился каждый день, но раз в недельку счйтал необходимым привести себя в божеский вид – для примера отряду. Будь Юрий Викентьевич здесь один, он, вероятно, отпустил бы робинзонову бороду. Он не был педантичным и над педантами подшучивал. Посмеивался над Станиславом, но и тот не оставался в долгу: чуть только на щеках у Юрия Викентьевича немного отрастала щетина, он презрительно называл его «престарелым пижоном».
– Лучшие в мире лезвия «Жиллет», – сказал Юрий Викентьевич. – Как раз для нашего бивака. Действительно, великолепные лезвия – кабы знать, купил бы больше. Ах, если бы знать, что плавание наше так затянется!
– Ох-хо-хо! – покряхтел Станислав, поднимаясь. – Вы становитесь суесловным, шеф. Пойду-ка я пришью пуговицу на брюках. Кстати, когда начнем пить компот?
– В особо торжественных случаях, – сказал Юрий Викентьевич, и стало ясно, что на компот, обнаруженный Станиславом и Витькой, отныне наложено вето. – Изредка будем добавлять в чай.
Когда Витька немного погодя заглянул в палатку, он увидел Станислава в весьма замысловатой позе. Станислав стоял на четвереньках, выпятив узкий зад, уткнувшись локтями и лбом в скатанную валиком постель. Станислав думал. Он не заметил Витьки. Он не замечал даже всей нелепости своей позы. Может, в эту минуту он выносил самому себе приговор. Витька молчком посунулся назад.
Вскоре он опять наведался на шхуну, взял несколько мотков сизальского троса, срастил их – вышло, пожалуй, метров сто. И захватил еще горстку вонючего риса.
В лагере к грязной крупе поочередно принюхивались и смущенно отходили прочь, зажимая носы. Зато Юрий Викентьевич, человек феноменально не брезгливый, понюхав крупу раз, два и три, неожиданно скаламбурил:
– А что? Рискуя всем, риску я съем!
Витька рассудительно сказал:
– Да нет, Юрий Викентьевич, не испытывайте судьбу. Дождемся вот лучше печенки. – И он выразительно раскрутил над головой петлю сизальского троса. – Ну так проберемся теперь на лежбище?
– Виктор! – сказал прочувствованно и с пафосом Юрий Викентьевич. – Вашей неутомимостью и хваткой восхищен весь остров!