Люди грозных лет
Шрифт:
«Приказ войскам Н-ской армии. Номер сорок семь. 4 июля 1942 года. Действующая армия. Товарищи красноармейцы, командиры, политработники! Коварный враг, пользуясь временным преимуществом в силах и средствах, с отчаянием обреченного рвется на просторы нашей великой Родины. Перейдя в наступление 28 июня 1942 года, немецко-фашистские захватчики пытались массированным ударом сломить сопротивление советских воинов и прорваться в глубь нашей страны. На ряде участков врагу удалось нарушить нашу оборону и продвинуться на восток. Но это продвижение стоило фашистам огромных жертв. В ожесточенных боях верные сыны нашей Родины нещадно громят гитлеровские орды, наносят им неисчислимые потери, стойко защищают нашу родную землю. Яркий пример героизма, мужества и отваги в эти трудные
Дорогие товарищи красноармейцы, командиры и политработники! Равняйтесь по воинам майора Черноярова! Бейте врага смертным боем! Не уступайте ему ни одной пяди родной земли!
За героизм, мужество и отвагу, проявленные в борьбе с врагами нашей Родины, приказываю:
1. Майора Черноярова Михаила Михайловича наградить орденом Красного Знамени.
2. Всех красноармейцев, командиров и политработников, отличившихся в бою за тактически важную высоту, представить к правительственным наградам. Приказ объявить всему личному составу армии. Командующий армией. Член Военного совета армии. Начальник штаба армии».
Голый до пояса, с багрово-красным лицом, широко раскинув ноги в рыжих стоптанных сапогах, сидел Чернояров на земле и неотрывно смотрел на Лесовых.
— Подожди, подожди, — заговорил он, дрожа побелевшими губами и встряхивая мокрой головой, — это что же… Подожди…
— Товарищ майор, ваш приказ задержать противника и прикрыть отход батальона выполнен! — тихо доложил подбежавший Привезенцев. — Противник пытался преследовать нас…
— Подожди, подожди, — повторяя одно и то же слово, остановил его Чернояров и вдруг, вскочив с земли, широко взмахнул руками и заговорил отрывисто, торопливо, словно боясь, что его перебьют и не дадут высказать все, что он хотел: — Верно… Атак-то сорок семь было… Точно, сорок семь… И танков восемьдесят семь… Точно! А! Товарищи! Все точно! Привезенцев! Садись, пиши! Пиши, кого представить к награде! Всех представим, всех, кто воевал по-настоящему. Так как это в конце-то? Приказ объявить всему личному составу армии! Товарищ Лесовых, вот теперь иди, иди по ротам и читай, читай приказ. Пусть все знают, что тех, кто воюет геройски, Родина никогда не забудет! Иди! Нет, подожди! Приказ-то в одном экземпляре. Привезенцев! Собирай всех писарей, и чтоб через полчаса было на каждую роту по приказу! Нет! На каждый взвод, обязательно на каждый взвод!
Как порыв ветра, шелестом пронеслась по батальону весть о приказе командования армии, и батальон, вернее треть батальона, что осталась в живых, зашумел, заговорил, заулыбался, забыв все ужасы, пережитые за мучительно долгие сутки боев, и живя только радостью этого по-праздничному торжественного утра. И немцы, словно не желая нарушать упоительного наслаждения скупых минут солдатского отдыха, огня не вели.
Еще собранные со всех рот писаря и наиболее грамотные красноармейцы огрызками карандашей переписывали под торжественную, нараспев, диктовку Привезенцева волнующие слова приказа, а по всему батальону, в реденьких, наспех вырытых окопах, в лощине, возле единственного на весь батальон миномета, около призывно дымившей в овраге походной кухни, у разбросанных по тому же оврагу чудом уцелевших повозок взвихрялись, мешаясь и перескакивая, нескончаемые разговоры.
Чернояров так и не успел домыться, натянул пропотевшую гимнастерку, кое-как пригладил волосы и разгоряченной от волнения грудью лег на
— Товарищ майор, приказ размножен и разослан во все роты, — чеканя отрывистые слова, доложил Привезенцев.
Чернояров взглянул на своего начальника штаба и чуть не ахнул. Привезенцев, тот самый буйный Привезенцев, которого за эти несколько дней искренне полюбил Чернояров, сейчас точно сошел с картины из времен гражданской войны и, как привидение, вырос перед Чернояровым. Рыжая, опаленная во многих местах гимнастерка поверх ремня была перепоясана набитой патронами пулеметной лентой; с правого, немного поднятого вверх плеча змеился наискось крученый ременный шнур, и на нем прилегла к левому бедру коротенькая, с белой костяной ручкой плеть. Из-под ее бахромчатого оперенья высвечивала отполированной черно-металлической пробкой трофейная фляга в суконном чехле. На правом боку, упираясь наконечником в непомерно раздвинутый в стороны напуск галифе, угрожающе сверкал щегольской трофейный кинжал. А справа и слева от звездчатой пряжки ремня, из-под шляпок винтовочных патронов в ленте, как газыри на черкесках, выглядывали светлые головки взрывателей шести гранат-лимонок.
— Да ты что это нарядился-то, а? — скользнув взглядом по диковинному убранству Привезенцева, воскликнул Чернояров. — Ты что, в партизаны записался?
Привезенцев широко расставленными глазами невозмутимо смотрел на Черноярова, словно не понимая, чем тот удивлен и что нашел он в нем необыкновенного.
— Ну, Чапаев, настоящий Чапаев! — взглянув на ухарски закрученные вверх усы и остроскулое, вытянутое лицо Привезенцева, расхохотался Чернояров. — Да тебя взять сейчас и сразу в кино!
— Простите, товарищ майор, — сверля настойчивым взглядом Черноярова, строго заговорил Привезенцев, — я ничего смешного не вижу. Лента пулеметная, так это же выгоднее подсумка. Таскай по одному патрончику и щелкай! Гранаты? А как же без гранат! Кинжал — в рукопашном бою незаменимая вещь! А плеть — так я же ваш начальник штаба, и мне, по утвержденному наркомом штату, конь положен. А конник без плети все равно, что пастух без кнута!
В другое время Чернояров, хоть на коленях проси, не допустил бы такого нарушения. Сейчас же неудержимая радость переполняла его, и он, продолжая раскатисто, до слез, хохотать, миролюбиво махнул рукой.
— Черт с тобой, носи все причиндалы! Только начальству на глаза не попадайся!
— Эх, товарищ майор, — лихо взмахнув рукой, проговорил Привезенцев и, отстегнув от пояса флягу, присел рядом с Чернояровым. — День-то нынче какой! Давайте по рюмочке из моих запасов. А то, чую я, жизнь у нас начнется теперь не разбери поймешь. Немцы, конечно, опять как осатанелые полезут! А там, поверьте моему слову, корреспонденты из газет примчатся. А уж если корреспондент прицепится, то от него и гранатами не отобьешься, всю душу наизнанку вывернет!
— Ну, корреспонденты — это твое дело, — выпив водку и вытирая ладонью губы, наставительно сказал Чернояров. — Ты начальник штаба, ты и занимайся ими. А мне не до них!
— Так мне же материалы наградные оформлять.
— И оформишь! К вечеру все закончить и точно по тому списку, что я продиктовал. В общем ни с какими бумагами ты ко мне не лезь. Забирай писарей, иди в овраг к обозникам и пиши. А тут я и без тебя справлюсь.
Чернояров снова прилег на бруствер окопа, ощущая все усиливающийся наплыв бодрящей силы. Он лежал, охваченный сладкой истомой, и ни о чем определенном не думал. Он не услышал даже, как справа, там, где оборонялся батальон Лужко, вспыхнула перестрелка, и опомнился, только когда во второй роте один за другим заработали пулеметы, а затем где-то позади приглушенно ухнули пушки.