Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции
Шрифт:
– Спрячьте меня! За мной гонятся!
Только мы его стремительно под кроватью укрыли, сразу милиционер вбежал. И такой, знаете, сюрреализм: интеллигентный человек княжеских кровей прячется под кроватью, а ищет его борец с толстенной шеей, в милицейской форме, с папкой под мышкой, и все это происходит в мастерской художника.
– Тархан-Моурави тут не пробегал?
– Нет, не видели.
– Когда увидите, передайте: если тунеядствовать не перестанет и на работу не устроится, посажу его! И к вам это относится! Ясно? Работаете?
– Да, вот рисуем…
– Что ты рисуешь? Кому твои рисунки нужны? Ты для себя рисуешь. Где трудоустроены?
Так и жили.
Сколько себя помню, я всегда рисовал, с самого раннего детства. В деревне у бабушки мама украшала стены комнаты, где
Мой учитель живописи тоже, как и учитель музыки, любил выпить. Рисовал я масляными красками натюрморт на белом полотне, а он спрашивает:
– Ты любишь «Мукузани»? Вот эти красноватые оттенки должны быть цвета «Мукузани», сделай красный цвет глубже. А с правой стороны ты видишь очень холодные белые тона?
– Да, вижу.
– Ты пил холодную «Столичную»?
– Да, пил…
– Помнишь, как выпьешь, сначала холод от нее идет, а потом сразу же тепло становится? Вот! Холодные белые тона переводи постепенно в теплые, и прекрасный натюрморт получится!
Тяготение к святости
Все это – богемный образ жизни, выпивки, – конечно же, опустошало. При всей одаренности и неотмирности моих старших друзей, было ясно, что мы в безнадежном духовном тупике, и я искал из него выход.
С детства во мне жило чувство тяготения к святости. Душа отзывалась, когда я рассматривал фрески или слушал церковные песнопения. В пятнадцать лет я прочитал мысли Марка Аврелия, они произвели на меня сильнейшее впечатление. Я стал искать истину, купил Евангелие, прочитал, и после этого во мне постепенно стало все меняться. Но, помню, отталкивало и казалось странным, что Христос очень много говорит о Себе. Где же здесь смирение, думал я. Все остальное меня привлекало, особенно блаженство нищих, потому что семья моя жила слишком богато, и я этим всегда очень тяготился. Все домашнее изобилие стало мне особенно неприятным после того, как одна моя подруга, будучи у меня в гостях, сказала, что дом – не музей, квартира должна быть такой, чтобы передвигаться в ней свободно и чтобы не жалко было ничего сломать.
Тбилиси. Монастырь Преображения.
Вид на Мтацминда
Я стал углубляться в изучение Евангелия, и по мере углубления недоумения стали разрешаться. Пришло понимание, что Христос много говорит о Самом Себе, потому что Он и есть самое главное в Писании. Прежде я воспринимал Христа как человека, принесшего мне нравственное учение. А теперь, обратившись к вере, я смотрел на Него как на Бога, принесшего Себя в жертву ради меня. И сразу все в сознании стало на свои места. Я пришел в Церковь.
Во дворе про меня говорили:
– Что с него взять? Сумасшедший. Хочет – на гитаре играет, хочет – рисует, хочет – пьет, хочет – молится.
Но в действительности я все оставил: бросил курить, пить перестал, группу свою забросил, да и музыку, без которой раньше жить не мог, совсем перестал слушать. Все светское искусство казалось мне тогда слишком душевным. Даже уроки живописи я оставил, стал упражняться в иконописи.
Мои родители дружили со знаменитым грузинским актером Рамазом Чхиквадзе [47] , как раз в тот период он вместе со своей женой Наташей жил у нас дома.
47
Чхиквадзе, Рамаз Григорьевич (1928–2011) – народный артист СССР, актер театра и кино, сыграл более чем в семидесяти кинокартинах.
– Какой
А его жена Наташа действовала тоньше. Тогда Академический театр Руставели ездил на гастроли по всему миру, они собирались в Америку, и она спросила меня:
– Какую гитару тебе привезти? Мне посоветовали «Фендер» – правда это самая лучшая фирма?
Гитара «Фендер» была в то время даже за пределами мечтаний, но я не поддался.
– Нет, – говорю, – меня это больше не интересует. До свидания, мне на службу пора!
Неофитскии ригоризм – это естественно
В 1988 году открыли известный тбилисский храм Джварис Мама [48] , туда назначили только что рукоположенного молодого священника. Его мало кто знал, и приход был небольшим, а я такой и искал, чтобы было как можно меньше суеты. Сначала стал прихожанином, а в скором времени – и алтарником. Батюшка – человек добрый, но тогда, в молодости, был он еще и забавным. По окончании литургии в кафедральном соборе Сиони громко звонили колокола (Джварис Мама находится напротив). В Сиони служил Патриарх, а у нас молодой священник. И когда мы заканчивали литургию прежде Патриарха, то есть из Сиони не было слышно колокольного звона, настоятель наш ворчал:
48
Церковь Святого Креста (V в.). «Джварис Мама» буквально с грузинского переводится как «Отец креста», название происходит со времени, когда финансовое попечение о грузинском монастыре Джвари в Иерусалиме имели ктиторы и клир этого храма.
– Что они делают до сих пор? Зачем так литургию затягивают? Все им чего-нибудь не хватает, концерты вместо службы устраивают!
А когда колокольный звон раздавался прежде окончания нашей литургии, батюшка начинал горячо возмущаться:
– Ну куда они так спешат?! Что, молиться им в тягость? Только и думают, как бы в трапезной поскорей очутиться!
Весело было с нашим молодым настоятелем: что бы ни случилось, мы всегда оказывались правыми.
Мало-помалу становились мы с моим молодым духовником православными ригористами. Неофит – всегда ригорист. Это нормально, я тоже был таким, этого не стоит стесняться, просто нужно уметь спокойно взрослеть и благодарить Бога за тот путь, которым Он вел тебя.
Это было забавное время, для примера расскажу одну историю.
Появилась возможность вместе с друзьями отдохнуть в Айя-Напе [49] на Кипре, жена буквально вынуждала меня согласиться.
– Я православный! – оборонялся я. – Как можно человеку на пляже раздеться?!
Но жена вместе с друзьями все-таки меня уговорили, да и духовник тоже сказал: «Поезжай…»
Я сдался. Приехали. Айя-Напа – молодежный город, «сущий ад»: повсюду бары, дискотеки, полуобнаженные тела. И только маленький монастырь, но и вокруг него отовсюду день и ночь гремит музыка. В монастыре всего один священник в черной рясе и с большой бородой, я с такой же бородой и тоже в черной одежде. И во всем городе нас таких двое. Все со мной почтительно здороваться стали, как с духовным лицом, даже сам этот кипрский священник. На пляж я не ходил – это место для падших, а я ведь подвижником стать собирался. Сидел и весь день кресты вырезал из самшита. Как-то подошел ко мне один русский отдыхающий и спросил:
49
В отличие, к примеру, от кипрского города Ларнаки, где хранится множество христианских святынь, Айя-Напа преимущественно курортный, шумный и молодой город, почти не имеющий культурных, исторических и религиозных достопримечательностей.