Люди и нелюди
Шрифт:
— Имейте уважение к их памяти, — пискнул тот. — Они уже пострадали…не усугубляйте…
— Да-да, уважаемый, держите себя в руках и проявляйте тактичность, — подал голос Борий Со. — Как-никак, с молодыми людьми действительно случилось несчастье!
— С ними бы ничего подобного не случилось, если бы они уважали дисциплину!
— Постойте! Есть!
Слитный крик Тания и Кусия положил конец спору. Оба тыкали пальцами в экран.
Снимок был нечетким — видно было, что у снимавшей Томии дрогнула рука — и поэтому линии были смазаны.
Несколько камней. Кусты. Возле одного из них стоит какое-то странное существо.
— Что это?
— «Кто
Все посторонились, давая дорогу командиру группы биологов. Тот наклонился к экрану, немного покрутил настройки.
— Ничего определенного не могу сказать — для этого у меня слишком мало данных. Странное какое-то животное. Не похожее на известные науке экземпляры. Действительно, это совершенно новый вид. Одно могу сказать точно — оно стоит на двух ногах, что нетипично для животных такого размера. То есть, конечно, может быть и типично, если бы у этого вида имелась склонность к прямохождению, но… Эти камни… они насколько велики?
— Ну… — Таний прикинул, вспоминая, что видел на месте, — приблизительно мне по пояс. Мне было некогда замерять их с точностью до ногтя*.
(*Ноготь — мера длины карликан, примерно полтора сантиметра. Прим. авт)
— Тогда это существо примерно на ладонь выше любого из нас, — биолог показал, насколько. — Пока стоит на двух ногах, как мы видим на снимке. Если встанет на четвереньки, будет чуть ниже стола, за которым мы сидим. Наличие шерсти говорит о том, что оно теплокровное, что вряд ли характерно для здешних широт.
— И это все, чем мы располагаем?
— Нет, — неожиданно вмешался Кусий. — Это не последний снимок. Есть еще два.
Уже догадываясь, что увидят, все затаили дыхание. И все равно никто не мог сдержать испуганного вздоха или возгласа, когда на экране показалось еще больше смазанное, в движении, оскалившее зубы бегущее к ним существо. Самый последний снимок был смазан настолько, что разглядеть там вообще ничего было нельзя — только темная клякса в пол-экрана.
— Вот теперь действительно все.
Некоторое время собравшиеся молчали, прекрасно понимая, что скрывается за этими нечеткими снимками. Неизвестное науке животное напало на двух геологов и уничтожило их. А это значит, что опасность нависла и над остальными обитателями базы.
Буш проснулся затемно. Как всегда, племя предпочитало самую темную пору ночи и самое яркое время дня проводить в убежище — норах или пещерах. Если же таковых не было, для матерей и детенышей строили что-то вроде гнезда — выбирали несколько росших рядом деревьев и кустарников, переплетали между собой их ветки и на эту крышу набрасывали пучки травы и ветки от других, соседних деревьев. В таком убежище-гнезде они могли прожить довольно долго — пока либо не испортятся сломанные ветки и сорванная трава, или пока непогода не разрушит крыши. Тогда племя было вынуждено перебираться на другое место.
Нынешнее гнездо было довольно малым — там нашли приют только матери с самыми маленькими детьми. Подростки и взрослые прятались под кустами. Некоторые выкапывали себе ямки, другие наваливали сверху охапки травы.
Буша разбудил голод. Он выбрался из-под кучи веток, толкнув при этом прикорнувшую рядом Уаллу. Самка что-то сонно проворчала и повернулась на другой бок, но потом сообразила что-то сквозь сон и проснулась окончательно, успев схватить Буша за щиколотку:
— Ак! Ау?
— Ур, — оскалился он. — Гу! Ху!
— Ам? —
— Ыр, — коротко рыкнул Буш, положив руки на живот.
— Уа-уа! Ам! Бу-гу, — Уалла проворно выбралась из-под кучи веток, пристроилась рядом.
Кто-то из соплеменников уже проснулся. Одни сидели, почесываясь и потягиваясь. Другие искали в волосах соседей паразитов. Третьи озирались по сторонам. Кто-то копался в костях, оставшихся от пиршества. Нашел кость, которую можно было помусолить, и скорее кинулся бежать, пока другие не отняли. Двое подростков возились в кустах, чем-то чавкая. Наверное, нашли съедобные почки на ветках. Желудок Буша заурчал, требуя пищи, но кидаться вслед за утащившим кость соплеменником или тем более отнимать у подростков их еду он не стал. Он достаточно силен и ловок, чтобы добыть пищу самостоятельно для себя и для Уаллы.
Озираясь по сторонам, Буш направился за пределы стойбища. Уалла семенила за ним, время от времени тихо повизгивая, чтобы напомнить о себе, но не смея отвлекать охотника. Когда самец занят, самке надо ему не мешать. Это была норма поведения, заповеданная предками. Неосознанно она передавалась от матери к дочери, как инстинкт заботы о потомстве — твой самец кормит не только тебя, но и твоих детей. Так что не оставляй детей голодными. И Уалла терпела. Лишь иногда подавала голос — мол, я с тобой. Но затихла и она, когда Буш прервал ее скулеж тихим ворчанием.
Они отошли от стойбища уже достаточно, чтобы с подветренной стороны не чувствовался запах скопища тел их соплеменников. Именно запах и был главной причиной, по которой племя часто кочевало с места на место — пахли самки, пахли детеныши, пахли испражнения и гниющие остатки пищи. Последних, правда, было мало — все съедалось подчистую — но иногда кто-нибудь из стариков так хорошо прятал кость с остатками мяса или клок кожи с жиром, который приятно жевать слабыми остатками зубов, что забывал о нем. И кладовка через некоторое время напоминала о себе тошнотворным запахом гниения. Запахи отпугивали дичь и привлекали хищников — например, крикунов, мелких, едва до половины туловища взрослого охотника, но нападающих стаями. Иногда на стойбище нападали и другие. Скажем, зубоскал или хвосторуб. Эти твари огромные, злобные, могли одним ударом хвоста или лапы покалечить охотника, а мощными челюстями легко перекусывали пополам ребенка. По счастью, хвосторубы охотились в одиночку. Компанию — и опасную — составляли только матери с подрастающими детенышами. Спасение от них было одно — разбегаться кто куда, карабкаться повыше и подальше и ждать, когда минует опасность. И если соседство крикунов еще можно было терпеть и даже извлекать из этого пользу — крикуны иногда ухитрялись завалить зверя крупнее, чем могли съесть за один присест, а значит, после их трапезы кое-что оставалось и племени — то появление зубоскала или хвосторуба заставляло всех сниматься с места и уходить немедленно.
Вот и сейчас Буш что-то учуял, и Уалла невольно пригнулась, прижимая руки к животу. Нет, она еще не чувствовала в себе ребенка, но у любой самки, которая не один раз уже позволила оседлать себя самцу и знает, что после этого может появиться маленький, этот жест становится инстинктивным.
— Кхи, — только и пискнула она.
Сердитое ворчание было ответом. Нет, не крикуны. Тогда кто? Неужели зубоскал? Они ведь только-только поселились в этих местах! Еще не успел ни родиться, ни умереть ни один член племени, а ведь часто именно рождениями и смертями они отмечали ход времен.