Люди и спецслужбы
Шрифт:
Некоторое участие и помощь в избирательных кампаниях на стороне действующих губернаторов, мэров, с которыми сложились нормальные рабочие отношения — уж и вовсе не во вред государевым интересам: за уголовников или откровенных негодяев (негодяи в меру — явление среди политиков нормальное и неустранимое) спецслужбы стараться не будут. Делать это позволительно и по чисто человеческим понятиям и вполне по деловым соображениям: от добра добра не ищут — наладилось взаимодействие с администрацией региона — надо стремиться это состояние закрепить для обоюдной пользы дела. Оказал руководитель услуги службе, в бытоустройстве сотрудников, других рабочих вопросах — отплати ему добром, даже если рискуешь навлечь опалу и гонения грядущего победителя на очередных губернаторских выборах. По человечески это понятно, правильно, в целом хорошо, в определенной мере служит стабилизации кадровой политики.
Нет особых противопоказаний действиям сотрудников
Без всякого сомнения, сотрудники спецслужб в любой стране используют в меру свои личные связи с различными значимыми людьми общества для получения более качественных разнообразных услуг, предметов бытового использования, даже продуктов питания в обмен на поддержку со стороны сотрудников служб безопасности. В этом — ничего особо исключительного нет: в России, к примеру, новая генерация «демократических» политиков, жестоко и яростно критиковавших номенклатурную элиту СССР за ее грошовые привилегии не только сохранили все эти привилегий для себя, но в сотни раз повысили их стоимостное содержание, не забыв значительно расширить и их «ассортимент». И такое — обычная практика практически всех, занятых в сферах власти и управления с их бесчисленными нормами «довольствия» и ограничениями. Лишь бы все это не стало главной составляющей забот должностного лица. Подобный способ «конвертации» своего особого социального статуса в некоторую прибавку суммы потребляемых благ легко переносит любое общество — «нагрузка» обычно не превышает несколько процентов общего объема потребляемых социумом благ. Когда же размер «конвертируемой» прибавки, взимаемой с имущей части населения составляет десяток-другой процентов — реакция бывает иной: инициаторы начинают ассоциироваться с грабителями, вымогателями, рэкетирами с соответствующими аттестациями явления в общественном сознании.
Этого бывает достаточно, чтобы вменяемые руководители спецслужб, не дожидаясь укоров со стороны политиков, руководителей государства, предприняли соответствующие шаги в нужном направлении, чтобы привести разросшиеся неделовые отношения сотрудников к приемлемой социумом норме. А в государствах с «тоталитарным режимом», где общественности не удается подвергнуть спецслужбы публичной критике, схема противодействия «отклоняющемуся поведению» сотрудников проще и надежнее: с одной стороны постоянный внутриведомственный пригляд друг за другом и информирование руководителей о наиболее заметных злоупотреблениях служебным положением, с другой — пристрастное внимание со стороны других групп «номенклатурной элиты» за уровнем и качеством потребления «коллег». В случаях значительного постоянного превышения уровня установленных режимом «норм положенности», проблема переходит на политический уровень, где она пристально изучается и оценивается, после чего принимаются необходимые решения (кадровые, дисциплинарные) для возвращения ситуации ближе к традиционной норме. Что практически исполнить несложно — в любой отмобилизованной, четко работающей спецслужбе существует многоуровневый внутриведомственный контроль такого качества, которым не обладает ни одна другая государственная структура, включая правоохранительные органы.
Что же касаемо устойчивых мнений, что в спецслужбах применяют изуверские пытки к лицам, задержанным по подозрению в совершении тяжких преступлений, то статистически достоверных сведений нигде нет. А если и объективны публикации на эти темы, то реальность, скорее всего, такова, что органы внутренних дел, полицейские структуры, которые «работают» с контингентом, числом на 2-3 порядка больше, нежели спецслужбы, используют для скорого дознания внутрикамерных агентов — мордоворотов, практикуют жестокое насилие (и по необходимости, и по привычке) на порядок — другой чаще спецслужб. За исключением, как уже упоминалось, периодов мировых и иных войн, когда самая жестокая борьба велась с массовым применением самых изуверских методов пыток при проведении допросов спецслужбами.
До сих пор в российских СМИ повторяются «исторические» примеры легендарных садистов-сотрудников ВЧК, которые раздавливали пытаемым половые органы, вышибали мозговое вещество из черепов и т.п. Вероятнее всего, прототипы таких героев этих устойчивых мифов реально вполне могли быть: шла жестокая, кровавая гражданская война, где ни одна из воюющих сторон (а их было больше чем две) не соблюдала никаких правил ведения войны и массовая обоюдность
Спецслужбы и правоохранительные, полицейские структуры — не единственные, кого принято обвинять в жестоких пытках, убийствах подозреваемых в совершении преступлений. Есть ситуации похуже: в России, к примеру, только за истекшее десятилетие структуры разнообразной оргпреступности запытали, забили насмерть, расстреляли людей в сотни, если не в тысячи раз больше, нежели чем все спецслужбы и правоохранители вместе взятые. В мире подобная практика немногим отличается от того, что происходило и продолжает иметь место в нашей стране. В лучшую сторону здесь отличается разве что Япония, Германия, Англия да еще 2-3 «цивилизованных» страны. Сравнительной статистики подобного рода с достаточной достоверностью никто не ведет: людей в мире множество и становится все больше — не принято в нашей цивилизации стремится к снижению человеческих потерь. Ныне даже совсем наоборот — стараются как можно интенсивнее запустить алкогольно — наркотические деградационно-выморочные циклы. Что удается, как правило, с громадным успехом. Прежде всего, в странах западной цивилизации. И здесь «пальма первенства» принадлежит уже не организованной преступности: ежегодно в России даже по официальной статистике погибает от отравления ядовитым алкоголем, производимым ныне кем угодно, более 40 тысяч людей в год — больше, чем во всех преступлениях. Кроме этого, по мнению медиков, по той же причине обретают тяжелейшие заболевания еще 700-800 тысяч человек. Даже близко к этим цифрам не в состоянии ныне подойти никакая репрессивная практика спецслужб.
А ведь еще индустрия изготовления и сбыта наркотиков приносит такое же количество смертей и увечий, но только среди молодежи, которая, в свою очередь, до своей кончины успевает покуролесить и перебить изрядное число людей с целью добычи денег на дозу.
Пожалуй, даже больше, чем у правоохранителей, «вклад» в общее число смертей неестественного порядка у корпорации врачей из-за профессиональных ошибок, вреда от никудышного лечения. Здесь тоже спецслужбы со своими «зверствами» — только школяры. В сотни и тысячи раз больше людей гибнет в автокатастрофах, на пожарах, тонет, еще больше — вешается. Но пугаться люди по-прежнему предпочитают жертвам спецслужб. А еще больше — пугать других.
Тому есть вполне понятные причины: если во всех иных ситуациях человек становится жертвой по преимущественно случайному стечению трагических обстоятельств, то в случае со спецслужбами жертва выступает в роли дичи, которую осознанно выслеживают и преследуют. И самое существенное — «дичь» хорошо осознает происходящее. Что давит на психику постоянно, часто невыносимо, превращаясь для многих в пытку. В точном соответствии с давно известным законом социальной психологии: «Мысль о грядущем действии гнетет больше самого действия».
Есть и иные объяснения этого феномена: в ситуациях со спецслужбами жертвами становятся люди в известной мере значимые, с обширным набором социальных связей, что, естественно, вызывает изрядный общественный резонанс, появляются публикации, значительно переживающие иногда своих авторов и события, которые тиражируются на самый фантастический, произвольный манер в памяти последующих поколений. Если же политическая жертва спецслужб стала таковой в результате доносов, иных провокаций — ореол мученика, возникающий при этом, многократно усиливает эффект. Притом, что сколь-угодно многочисленные жертвы войны ли, голода ли, бунтов ли или организованной преступности среди обычного населения, у большинства из которых по смерти остается скромненький крестик с тире между датами, не привлекают к себе почти никакого внимания. Хотя по любым религиозным канонам социальный статус невинно убиенных значения никакого не имеет. Но оценки Судьбы и людей никогда не совпадали. А человеческие оценки, как и историческая память о них — во многом лживы, лукавы, корыстно измышлены, и только в своей незначительной части некоторым образом справедливы. Потому-то мифы — страшилки, как и страшные сказки, часто непроницаемой завесой густо окутывают реальные исторические события прошлого. Но, как и в судьбе иных людей бывают случаи сумасбродств, болезней, впаданий в загулы, запои, иные куражи, так и в «биографии» спецслужб возможны периоды, когда «отклонения» в их деятельности от прописанных функций превышает все допустимые, приемлемые нормы.